— Именем короля, откройте.
— Кто там? — В голосе Гюнтера сквозил страх.
— Королевский пристав. Со мной королевская стража. Тебя арестуют, если не откроешь.
Гюнтер повернулся на деревянной ноге. Выпустив палку, он подошёл к стене и открыл низенькую дверцу в тонкой перегородке, отделяющей комнату от козьего хлева. Отчаянно жестикулируя, Гюнтер поманил туда дочь.
— Сюда, — прошептал он. — Сиди в хлеву и жди, пока не поймёшь, что все вошли в дом, затем пригнись и дуй на болото со всех ног. Спрячься там, пока не услышишь от меня крик чибиса. Поняла?
Рози, испуганная и сбитая с толку, на этот раз не стала спорить, а послушно скользнула в низкий дверной проём. Нони подтолкнула Ханкина к открытой дверце и подхватила спящего Коля, но Гюнтер остановил её.
— Парни должны остаться.
Он закрыл за Рози дверцу, а чтобы её не было заметно, передвинул на то место бочку. Нони воззрилась на него, очевидно, испуганная и встревоженная, как и Рози. Гюнтер подумал, она вот-вот начнёт спорить, но прежде чем она успела что-то возразить, стук в дверь повторился.
— Хочешь, чтобы мы разнесли дверь?
Словно в доказательство того, что они вполне способны на это, кто-то заколотил в дверь рукоятью меча с такой силой, что дверь задрожала.
Гюнтер с усилием поднял засов из скоб мокрыми от пота руками. Он едва успел поставить доску в сторону, прежде чем дверь распахнулась и в крохотный домик ввалился тучный человек вместе с двумя громилами. Один из них пинком захлопнул дверь.
Гюнтеру не стоило и сомневаться, что они те, за кого себя выдают. Два вооружённых стража в камзолах королевских цветов, надетых поверх усиленных толстой кожей стёганых курток-гамбезонов{29}, способных защитить от удара кинжала. Мечи в ножнах, висящие на поясе, явно предназначались для боя, а не для украшения, а покрытые шрамами лица солдат говорили о том, что их владельцы не понаслышке знают, как применять клинки по назначению.
Третий не был солдатом, хотя тоже носил меч, но с богато украшенной рукоятью. Одежда была прекрасного кроя, и Гюнтер мог поклясться, что сапоги толстяка стоят больше годового заработка любого лодочника. Глядя на его немалое брюхо, становилось ясно — вместо того, чтобы пачкать собственный клинок, этот тип предпочитал, чтобы за него дрались другие.
Он пошарил в своей суме и вытащил свиток пергамента, озираясь, куда бы его положить. Потом сдвинул на край крохотного стола деревянные тарелки с недоеденной похлёбкой, сморщив нос от отвращения.
— Женщина, бога ради, убери это. Вонь такая, что молоко скиснет. Что ты тут готовила, свиные помои?
Он принялся разворачивать пергамент, водя коротким пухлым пальцем вниз по строкам.
Вспыхнув от унижения, Нони мягко отодвинула Ханкина в сторону и поспешно собрала тарелки. Она замерла с тарелками в руках, не в силах решить, куда их поставить.
— Я их вынесу.
Но когда она попыталась прошмыгнуть мимо пристава, тот выставил руку и преградил ей путь.
— Стой, где стоишь, — отрезал он. — Не хватало ещё, чтобы ты сбежала и предупредила соседей. — Лишь тогда он поднял голову, увиденное привлекло его внимание. — Побудь здесь, дорогуша, — повторил он, на этот раз почти под нос.
Нони бросила испуганный взгляд на Гюнтера и попятилась, натолкнувшись на кроватку, где спал их сын. От толчка Коль проснулся и забился в дальний угол, широко открыв глаза и с ужасом глядя на огромных незнакомцев.
— Так значит, тебя зовут Гюнтером? — живо сказал пристав. — Род занятий — лодочник, верно?