— Я тебе это припомню! Наслушалась я пустого бряцанья твоих бубенцов, теперь будешь монетами звякать.
— Я не… я не… — начал заикаться юноша, но его товарищ не слушал.
— Что касается вас, молодой господин, я бы нашёл факельщика, чтобы в целости добраться до дома, если не хотите столкнуться с ещё большими трудностями или угодить в канаву и сломать ногу.
Оба стражника затопали вверх по ступеням. Ян наклонился, чтобы подобрать меч, а затем, держась рукой за стену, стал спускаться вниз. Жаль, что так вышло с девушкой, этим прелестным маленьким созданием, с ней было хорошо. Но, скорее всего, она уже ушла. Голова раскалывалась, и сейчас ему хотелось только лечь и закрыть глаза, чтобы земля перестала качаться под ногами.
— Постой!
Чья-то рука вцепилась в его плечо.
Ян обернулся и схватился за голову — казалось, что стены закружились. Попытавшись сосредоточиться, он понял, что смотрит в лицо монаха. Часть лица скрыта в тени, но он разглядел кожу землистого цвета, туго обтягивающую кости, и тонкие губы, едва прикрывавшие обломки зубов. В глазах мерцал огонёк факела, горящего где-то выше.
— Нам нужно поговорить, — прозвучал хриплый и низкий голос. — Это касается твоего отца. Ты должен кое-что знать.
Крохотная искорка узнавания промелькнула где-то глубоко в затуманенном разуме Яна.
— Ты… тот человек, что преследовал меня в Гритуэлле… на берегу реки. Моя лошадь захромала.
— Всего лишь гвоздь. Мне нужно было, чтобы ты спешился. Я надеялся поговорить с тобой, прежде чем станет слишком поздно. Но дети… те дети…
Он поёжился.
Ян вскипел от ярости, несмотря на оцепенение.
— Так ты специально покалечил мою лошадь? Чего ты добивался? Чтобы я сломал себе шею или свалился в реку и утонул?
— Клянусь…
Но этой ночью Ян уже был на волосок от смерти. На этот раз он был начеку и изо всех сил оттолкнул монаха. Тот вскрикнул и рухнул на каменные ступени. Ян, не оглядываясь, побежал по ступеням вниз со всех ног.
— Послушай меня, глупец… смерть твоей матери. Это…
Но Ян уже ушёл.
Уже в темноте Гюнтер вместе с сыном Ханкином выбрались из плоскодонки на берег. Сжимая в руке носовой чал, Гюнтер потирал ноющую культю, стараясь облегчить боль, но не мог уделить ноге достаточно внимания. Течение понесло плоскодонку, так что канат грозил выскользнуть из руки.
Гюнтер видел, как его сын изо всех сил старается побыстрее привязать кормовой чал к причальной свае, которую Гюнтер давным-давно вбил в берег. После всех этих дождей Уитем вышел из берегов, и течение было сильным. Отвезти груз вниз по реке оказалось довольно легко, но на обратном пути им пришлось бороться с течением за каждый дюйм.
Гюнтер натянул верёвку и завёл лодку в канаву, которую выкопал на берегу. Надёжное укрытие, чтобы пришвартовать лодку не на самой реке. Река несла всевозможный мусор — деревяшки с верфей, упавшие деревья, потерянные бочки, утонувших овец и сорванные с причалов лодки. Такое сильное течение, как сейчас, могло принести всё, что угодно, и повредить любую пришвартованную посудину.
Порывы резкого ветра гуляли по воде, шурша сухим прошлогодним камышом и осокой. Гюнтер оцепенел от пронзительного крика выпи, прорезавшего тьму. Он всегда ненавидел эту птицу, с тех пор как однажды ночью услышал её тоскливый крик и, вернувшись домой, обнаружил мертвую мать и умирающего отца. Сельские жители, живущие на высокой скале, говорили, что крик ворона или совы пророчит смерть, но у болотных жителей были свои вестники беды.