Лекарь подобрал с кресла оставленный там плащ и накинул на плечи.
— Ступайте к ней, мастер Роберт. Ваша забота поможет ей не меньше любого из моих лекарств. Беата, помни, что я сказал. Твою госпожу нужно кормить требухой, слабым говяжьим бульоном без жира, можно немного измельчённых бараньих мозгов для укрепления сил. Ей ни в коем случае нельзя молоко, сыр, мёд и никаких сладостей.
Он опять повернулся к Роберту.
— Ясно, что это нервное раздражение желудка. Делайте всё возможное, чтобы она сохраняла спокойствие, не тревожьте. А теперь я должен идти, мастер Роберт. Отправьте слугу к аптекарю после девятого колокола. К тому времени лекарство должно быть готово.
Беата отворила перед лекарем огромную дверь, и тот поспешно вышел, приостановившись только, чтобы слегка поклониться Роберту. Подхватив плащ, Роберт зашагал к двери, его всё мучил вопрос о том, что случилось на складе.
— Сэр, госпожа хотела вас видеть, — напомнила Беата.
Роберт тяжело вздохнул, сунул ей в руки плащ и направился к двери на противоположной стороне зала, ведущей в солар{22} и спальню.
Он отшатнулся от неожиданности, увидев Адама, стоявшего у подножья лестницы и глядевшего вверх, на комнату, где лежала мать.
Роберт нахмурился.
— Я думал, ты ушёл в школу. Тебе лучше поторопиться. Ты же не хочешь получить порку за опоздание.
Адам проглотил комок в горле.
— Но матушка… она поправится?
Роберт поджал губы.
— Хью Баюс — лучший врач в Линкольне. Мы должны доверять его опыту… ну, и Господу, разумеется, — поспешил добавить он, не от избытка собственной веры, а потому, что вспомнил про отцовский долг напомнить о вере мальчику. — Ты ведь молишься за мать?
— День и ночь, постоянно, — сказал Адам. — Изо всех сил молюсь.
— Это всё, что ты должен делать. А теперь ступай в школу, мальчик. Ты же не хочешь добавить матери бремя, заставляя думать, что её сын — никчёмный тупица.
Он хотел сказать ласково — пусть лучше мальчик думает о занятиях, чем волнуется о здоровье матери. Но Адам оцепенел, и отец понял, что выбрал неправильный тон. Его сын боялся за мать. Всякий раз, когда Адам был рядом с ней, она старалась скрывать свою боль, но приходилось отсылать его как можно быстрее.
Роберт понимал, ему следовало проводить с парнем больше времени, но с ним рядом Адам всегда смущался и делался косноязычным. Мальчишка болтал без умолку с Беатой и Тенни, но стоило Роберту позвать сына — и тот неуклюже стоял, как ждущий приказов слуга, которому не терпится поскорее уйти. Когда Роберт об этом думал, он расстраивался и раздражался, но случалось такое нечасто — слишком много других забот теснилось в его голове.
Роберт проследил, чтобы сын ушёл, а потом стал взбираться по деревянной лестнице. Он помедлил перед тяжёлой дверью, собираясь с духом. Глубоко вздохнул и вошёл.
В нос немедля ударила вонь. Окна были плотно закрыты от сквозняка, и хотя в небольшой жаровне тлели пастилки тимьяна и ладана, они почти не перебивали запаха дыхания Эдит, смердящего, как протухшие рыбьи кишки. Жена лежала в кровати с балдахином, облокотившись на подушки и валики, льняной чепец был завязан под подбородком.
Каждый раз при виде жены Роберт приходил в ужас — за короткое время она исхудала и высохла. Мертвенно-бледная кожа обезвожена и увяла, как у женщин вдвое старше Эдит. Глаза потускнели от боли и недосыпа.
— Роберт? — Она похлопала по покрывалу рядом с собой, приглашая его сесть на кровать.