Адам и Леония переглянулись. Глаза Леонии возбуждённо зажглись. Мальчик чувствовал, что она знает секрет, который пока не собирается выбалтывать. Он быстро сообразил, что Леонии нравится наблюдать такого рода игры, и уже испытывал лёгкую дрожь от предвкушения.
Роберт взял внушительный кусок телячьего пирога и некоторое время ел молча. Прожевав, он обернулся к Эдварду.
— Немало удивлён застать вас здесь, мастер Эдвард. Я уж подумал, что теперь, когда тяжкий груз заботы о матери и сестре снят с ваших хрупких плеч, вы займётесь обустройством собственной жизни, может, даже вернётесь к родственникам вашего отца. Так поступают все сыновья.
«Не в этой жизни, — горько подумал Роберт. — Известно, как Эдвард исполняет свой сыновний долг. Скорее, он паразитирует на матери, присосавшись к ней, как пиявка».
Эдвард уже собрался возразить, но Кэтлин жестом приказала ему молчать, покачивая головой.
— Я уже рассказывала, Роберт, что после того зла, что совершил мой покойный муж, я не могла позволить детям оставаться там и становиться мишенью для соседских сплетен. Сыновей всегда попрекают грехами отцов, даже если они невинны.
«Отцам тоже приходится расхлёбывать за сыновей», — печально подумал Роберт.
Адам с любопытством наблюдал за Леонией из-под длинных ресниц, отчаянно желая спросить, что такого сделал её отец, наверняка что-то ужасное. Но он знал, что никогда не задаст ей этот вопрос даже наедине. Леония не любила, когда её допрашивают. Если она и посвящала кого-то в свои тайны, то делала это как королева, посвящающая в рыцари особо отличившихся подданных.
— Есть ещё кое-что, — сказала Кэтлин, наклоняясь вперёд, — хотя я и не хотела рассказывать тебе это сразу по возвращении, чтобы не расстраивать. Пока мы были на мессе в это воскресенье, кто-то проник в нашу спальню. Беата настаивает, что это можно было сделать, только забравшись по лестнице в окно. Это могли быть флорентийцы или даже тот монах, что шпионил за складом. Роберт, они искромсали нашу кровать. И я уверена, нам угрожали, предупреждали, что могут в любой момент ворваться и убить нас, пока мы спим.
Нож со звоном выпал из рук Роберта, он посмотрел на Кэтлин, словно громом поражённый. Одно дело — опасаться засады на тёмной улице или на большой дороге, и совсем другое — когда кто-то врывается в его спальню, единственное место, где он считал себя в безопасности…
— Что-нибудь украли?
Кэтлин покачала головой.
— Лишь изрезали постель.
— И не только это, мастер Роберт! — вмешалась Беата. — Хуже всего то, что оставили на кровати. Расскажите ему о черепе и свечах, госпожа. Я вздрагиваю всякий раз, как вспоминаю про эту бесовщину под нашей крышей. Злые чары, вот что это было.
— Что?! — спросил Роберт, уже совершенно обескураженный.
Но Эдвард и Кэтлин смотрели на Беату так, словно она бредит.
— Не было никакого черепа, Беата, — ласково произнесла Кэтлин.
— Был! Вы видели это так же ясно, как и я, не так ли, мастер Эдвард? Череп чайки, а в глазницах — две горящие свечки, насаженные на шипы.
Эдвард покачал головой.
— Не видел ничего подобного.
— Я подошла сразу же после того, как вы обнаружили этот хаос, — произнесла Кэтлин. — Я бы напугалась, увидев подобные ужасы, но, как сказал Эдвард, не было никакого черепа и свечей, кроме тех, что устанавливает и подрезает на ночь Диот.
Диот уставилась на Кэтлин с миной недоумения и тревоги на пухлом лице. Теперь она дёрнулась, словно очнувшись от транса, и энергично закивала головой.