— А где ботинки?
— Посмотрите — что это? — показал я на преграду.
— А мне наплевать! — тараща глаза, закричал Никита. — Где мои ботинки? Куда их дел? Тут их оставил, на корме!
Он и сам прекрасно понимал, что при большой скорости корма садится в воду, и мог бы прекрасно представить судьбу своих ботинок!
Заграждение было уже близко, но, к счастью, появилась женщина, стала крутить ручку, и преграда отъехала. Никита не обратил на это ни малейшего внимания, а продолжал так же серьезно орать про ботинки и вдруг выхватил у меня штурвал, стал разворачивать, крича, что надо плыть за ботинками обратно.
Мы чуть не врезались в берег, я стал крутить обратно, и так, зигзагами, мы вдруг выехали на прекрасную ширь Волхова. Голубой высокий собор, разлив при впадении в Ладогу... Там была тьма, холодный ветер. На мачте трещал флаг — штормовое предупреждение.
Никита затих. Мы переплыли Волхов — к белому резному столбу на булыжном холме — продолжению канала.
Я демонстративно оставил руль, ушел в каюту.
А я еще представлял, как Никита будет хвалить меня за небывалый переход (сто километров), а вместо этого был обвинен в краже ботинок! Я лежал на диване, бежали солнечные блики воды на потолке, потом нас подняло и опустило на волне буксира, потом наклонило вбок, пошли удары — Никита обходил очередной плот.
Обида все не проходила. Вздыхая, я лежал на диванчике, подбрасывая в руке большой апельсин.
«Сейчас как залимоню апельсином!» — дрожа, думал я.
Так, все еще обиженный, я уснул. Потом вдруг проснулся, вылез на палубу...
Мотор стучал уже в полной темноте. Иногда, на повороте, фара освещала строй тихих неподвижных деревьев на берегу.
Потом канал вдруг раздвоился, потом наш рукав разошелся на три, пошли островки с деревянными домами.
Потом мы увидели какие-то мостки, зачалились и, ни слова не говоря друг другу, легли спать.
...Проснувшись утром, я вылез наверх. Никита уже стоял на корме. Кругом был туман, туман, в тумане — темные крыши домов.
— Да-а-а? Где это мы? — сказал Никита, явно ища примирения.
Я пожал плечами.
Мы спустились в каюту, зажгли газ, поставили чайник.
Мы долго сидели молча, глядя на синий гудящий кружок газа.
— Чайник долго не кипит в двух случаях, — наконец не выдержав, сказал я, — когда воды слишком много...
— И когда ее совсем нет, — усмехнувшись, сказал Никита.