— Смотри! — не слушал его Алик. — Она шевелится. Дёргается. Это конвульсия. Значит, именно в это время её и прихватило… Неужели правда, обычный сердечный приступ?
— Пойду я, кофейку налью, — поднялся со стула Виталий. — Ты будешь?
— Нет, спасибо.
Дементьев видел Ольгину руку, трясущуюся, как в лихорадке. Девушка умирала, но никто не приходил ей на помощь. Внезапно, острая боль резанула его глаза, и, на долю секунды, он увидел нечто, словно в так называемом «скримере» — видеоролике, непредсказуемо демонстрирующем жуткую картинку, с целью напугать зрителя. Во весь экран появилось перекошенное от боли и ужаса лицо Ольги Вершининой, и тут же исчезло. А рука на койке перестала конвульсировать.
— Ёж твою меть! — вырвалось у Алика.
— Чё там? — подбежал с чашкой Виталий.
— Мотни-ка чуть назад! Дурь какая-то…
— Сейчас. Ну-ка, подвинься. Мотаем наза-ад… Столько хватит?
— Много. Чуть ближе. Ага. Вот. Запускай. Щас будет.
— Что будет-то?
— Увидишь.
Секунды потянулись одна за другой. Рука на экране подрагивала. Потом изображение едва заметно дёрнулось, и рука застыла. Время потекло дальше, и запись вновь стала напоминать статичную картинку.
— Что я должен увидеть? — не выдержал Виталий.
— Где же это? — прищурился Алик. — Была же такая… Вот, чёрт. Глаза болят. Показалось, что ли.
— С непривычки всегда так. Я, после того как перевёлся сюда, тоже поначалу с подобным сталкивался. Когда долго сидишь перед экраном, на котором ничего особенного не происходит, поневоле начинаешь залипать. А потом всякие странности начинают казаться. Со временем это прошло.
— Да ну. Совсем, что ли, я не в себе? Давай ещё разок мотни назад. Хочу убедиться…
— Ну давай, — тяжело вздохнул Виталий. — Убедись.
Запись пошла по новой. Алик затаил дыхание.
— Вот! — ткнул он пальцем в экран. — Что это мелькнуло?
— Да мало ли.
— Давай ещё раз, и застопори на этом месте.
— Я сейчас раскадровку сделаю, — Виталий начал щёлкать мышкой, выбирая необходимые параметры.