— Потерпи, малютка.
Голли с удовлетворением оглядел каюту. А Лила всё более поражалась его поведению. Она предполагала, что в таком убранстве каюты он растеряется от непривычки, но нет…
— Вот это подлинный Тинторетто, — сказал он, указывая на одну из картин. — Поздняя работа. Скажу тебе, что большинство работ, которые выдаются за Тинторетто, на самом деле написаны его учениками. Рисунок над роялем работы Сансовине… А вот картина Беллини. Она хоть и не принадлежит к числу первоклассных произведений живописи, но всё же заслуживает внимания. Лично я предпочитаю венецианскую школу и особого значения флорентийцам не придаю.
Лила удивлённо слушала его объяснения. Она решительно не узнавала маленького человека, казавшегося в «Мекке» козлом отпущения.
С видом знатока он продолжал перечислять находившиеся в каюте картины.
— Но, мистер Эйкс, я не предполагала, что вы знаток искусства.
Он самодовольно улыбнулся.
— Кое-что я смыслю в живописи, но основные мои интересы в музыке. Слышала ли ты «Соловья» в исполнении Патти? Это изумительно. Говорят, мой голос напоминает голос Карузо.
Он настолько серьёзно говорил об этом, что Лила удержалась от возражений и насмешек.
— Я никогда не слышала, как вы поёте, мистер Эйкс… — проговорила она.
— Можешь называть меня «дядя Голли» — поправил он. — Неужели ты никогда не слышала моего пения?
Она покачала головой, хотя и понимала, что это ложь. Не раз она закрывала своё окно, чтобы не слышать мерзкого завывания.
— Ты должно быть знаешь арию «Фауста»?
Она не осмелилась ответить. Он тут же направился к пианино и заиграл. Играл он прекрасно, чем поверг Лилу в изумление. Она решила даже, что это сон. Но затем он запел. Впервые девушка слышала его пение в закрытом помещении. Это было нестерпимым испытанием для любых нервов. Он пел по-итальянски, блаженно покачиваясь корпусом. Лиле казалось, что длилось это пение целую вечность. Наконец, он умолк и победоносно взглянул на неё.
— Ну как? Что скажешь?
— Прекрасно… — пролепетала она. — Я никогда не предполагала… что вы поёте, — Увидев, что он не собирается больше петь, она облегчённо вздохнула.
— Да, немногим это известно, немногим…
Он действительно мнил себя певцом. И словно уловив её мысль, Голли заметил:
— Я знаю, моё пение слишком современно. Люди с устаревшим музыкальным вкусом не воспринимают его, но пройдёт лет десять, и у меня будет слава Карузо.
Девушка поспешила переменить тему разговора и спросила, где они находятся.
— Мы находимся поблизости от Гревседа, — ответил Голли. — Дожидаемся лоцмана.
— Лоцмана? Разве нам предстоит морское путешествие? А почему меня держат взаперти?