— А помимо этого не случилось ли чего с ним в Москве, — заподозрил и Стурин.
— Вот то-то и есть! В этом-то вся и загадка, сударь мой! А мне он ни словечком не обмолвился. Я уже думала, не померещилась ли ему какая барыня столичная или барышня, да больно времени-то мало.
— Ну, это неверно, Пелагея Степановна, — рассмеялся Стурин. — Ваш сыночек — не такой человек, чтоб ему какая-нибудь барышня померещилась, как вы говорите. Ему совсем не то на свете мерещится… Всякая чертовщина!
— Ах, что вы! Типун вам на язык! — испугалась Пелагея Степановна.
— Верно я вам говорю! Только не такая чертовщина, как вы думаете. Я бы вам сказал, что это такое, да вы ученых слов не знаете, а объяснять вам иное ученое слово, так это избави Господи.
— Да что ж такое? Хворость что ли это какая?
— Зачем хворость! А так свойство этакое людское!.. Вот в вашем Константине Алексеевиче оно дошло до Геркулесовых столбов.
— До столбов? — удивилась Базанова.
— Да, есть этакие столбы, в Африке, которых никогда собственно и не бывало… Да это я так сказал. Это вам непонятно… Ну, достиг ваш сын… до риз положения, что ли!
— Господь с вами! Опять вы напраслину взводите. Константин вина капли в рот не берет.
— Да оно, голубушка моя, опять-таки в другом смысле. Один напьется до риз положения, а другой додумается… домечтается! Ваш Константин Алексеевич мне человек понятный… Вот как на ладони его держу, да насквозь вижу. А скажи я вам, что он такое, вы не поймете!
— Да вы скажите все-таки…
— Извольте… Он рас-про-архи…
Пелагея Степановна привскочила и хотела махнуть обеими руками, будто бы ожидая слова «бестия».
— Погодите! — рассмеялся Стурин. — Он рас-про-архи… а то вернее сказать, — ультра-идеалист.
— Как!.. — протянула Базанова.
— Ультра-идеалист!
Пелагея Степановна развела руками и лицо её сказало:
— Мое вам почтение!
— Знаю, что вы этого понять не можете, но ей-Богу объяснить я вам не могу. Это, изволите видеть, уже очень утомительно будет. Теперь половина одиннадцатого, а если я примусь вам объяснять, что такое ультра-идеалист, то раньше четвертого часа… этак к вечерням, мы не кончим.
— Да вы мне как-нибудь покороче, попроще поясните.
— Попроще!.. — глубокомысленно выговорил Стурин. И он стал чесать за ухом.