Она настолько все для меня упрощает. Да к десерту она будет есть у меня с руки.
— Ты проголодалась? Я попросил Сару приготовить нам стейки с чесночным ризотто. Они ждут нас в духовке.
Глаза Эмерсон, медленно потягивающей вино, загораются, и она оживленно кивает:
— Звучит аппетитно.
В течение всего следующего часа, после того как я извинился за ошибку с ее увольнением, за ужином мы предавались нашим детским воспоминаниям, осушив при этом две бутылки вина, большая часть которого оказалась в ее бокале. Я был осторожен и никак не упоминал при ней Блейк и события прошлой недели, намеренно напоминая Эмерсон о нашей длинной общей истории, и почему она должна доверять мне. Я делаю это, потому что это мой долг, но пока мы ужинаем, внутри меня буквально начинает вздыматься гнев, и мне приходится прикусить язык, чтобы не спросить у нее о том, что я на самом деле хочу узнать. Терпение — не моя главная добродетель.
К тому моменту, когда мы встаем, чтобы убрать со стола тарелки, несомненно, благодаря действию вина, Эмерсон уже глупо хихикает и мечтательно витает в облаках. Чуть не споткнувшись, преодолевая короткое расстояние до раковины, она хватается за мою руку, чтобы сохранить равновесие. От ее прикосновения меня передергивает, но к счастью в этот момент ее гораздо больше волнует собственная неловкость, и за своим сопровождаемым пьяной икотой смехом она ничего не замечает.
Пока я мою тарелки и приборы, она продолжает висеть у меня на левой руке и тереться грудью о мое плечо.
— Сколько еще ты будешь заставлять меня ждать?
— Ждать чего? — спрашиваю я, выключая кран и поворачиваясь к ней лицом.
Коварная улыбочка приподнимает уголок моих губ.
Встав на цыпочки, она подносит губы к моему уху и прикусывает мочку.
— Того извинительного траха, что ты мне обещал, — скрежещет она, как ржавое железо.
— Я помню только про часть с извинениями, — подхватывая игру, дразню я ее.
Эмерсон слегка отклоняется назад и пристально смотрит на меня из-под ресниц.
— Ты имеешь в виду, что пригласил меня не для того, чтобы потрахаться? — спрашивает она, выделяя последнее слово и одновременно сжимая через джинсы мой мягкий член.
— Может, мы пропустим банановый пудинг и сразу пойдем наверх? Думаю, что в любом случае ты самая сладкая вещь, что есть в доме, — я ненавижу себя еще до того, как заканчиваю эту фразу, несмотря на то, что знаю, что это необходимо, чтобы заполучить ее туда, где мне нужно.
Ее лицо озаряется, и она, спотыкаясь и бормоча что-то себе под нос, бросается бежать наверх в мою комнату. Следуя за ней, я снова и снова напоминаю себе, что делаю это, потому что люблю Блейк. Она все поймет, когда я, наконец, смогу ей объяснить. И если я этого не сделаю, возможно, у меня уже не будет шанса на объяснения.
К тому моменту, когда я пересекаю порог своей спальни, Эмерсон, сбросив с себя туфли и платье, уже лежит, раскинувшись, на моей кровати, одетая только в черные трусики-танга. Одна рука опущена в трусики, лаская ее, другая перекатывает между пальцами левый сосок.
— Вау, ты быстро, — ухмыляюсь я, мельком взглянув на дверь в гардеробную, чтобы удостовериться, что она в спешке ее случайно не закрыла, и с облегчением вижу, что все стоит, как я оставил.
— Меня так давно не было в этой постели, — с придыханием произносит она, не сводя с меня глаз. — Здесь мое место.
Подойдя к прикроватной тумбочке, я отвожу взгляд, потому что не могу без рвотных позывов видеть, как она прикасается к себе на моей кровати. Завтра же куплю новую мебель. И сожгу простыни.
— Твое место? — игриво спрашиваю я, вытаскивая из нижнего ящика наручники и покачивая ими перед ее лицом. — Тогда ты не будешь возражать, если я задержу тебя на твоем месте при помощи этого?