В это утро завтракали молча, ни одни из каторжников не обратился к мистеру Холмсу с обычными шутками или вопросами. Даже те, которым, возможно, хотелось этого, молчали, опасаясь Берта Свенсона.
Молчал и Джон Клей. Он ел, глядя в стол, но когда вдруг поднял голову и взгляд его встретился со взглядом Шерлока, оба почувствовали ясно, что между ними что-то ещё должно произойти. Клей скривил губы и отвернулся. Шерлок пожал плечами и склонился к своей жестяной тарелке с остатками жидкой овсянки.
А неделю спустя произошло несчастье. И, как знать, не случись оно, судьба Шерлока Холмса могла сложиться совсем не так, как она сложилась в дальнейшем.
В этот день дежурным офицером в карьере снова был Хью Баррет. Работа шла поэтому особенно уныло, и заключённые трудились молча, не перебрасываясь словами, не перешучиваясь и не переругиваясь, боясь привлечь к себе внимание Вампира. А тот ходил по карьеру, заложив руки за спину, и из-за спины его торчал светлый хвост «хлесталки». Он зорко следил за всеми, но в этот день ему не везло — попались только двое «нерадивых», к остальным было не придраться, и сержант начал к концу дня выходить из себя.
Дорога, по которой заключённые качали тачки, уже просохла после дождей, и колёса теперь не скользили, никто не спотыкался, а значит, и на дороге «добычи» было мало. Вампир ходил мрачнее тучи и, как всегда, то и дело оказывался возле Шерлока Холмса, но тот в этот день и вовсе не обращал на него внимания, а работа у него, как обычно, спорилась. Его кирка круто взвивалась и опускалась, отламывая ровные ломтики камня, которые рассыпались жёлтыми осколками и образовывали у ног заключённого ровную горку. Затем, отложив кирку, Холмс брался за лопату и так же равномерно начинал кидать щебень в тачку, чтобы затем, наполнив её, покатить к узкой тропе и дальше, по тропе, к дороге.
Прежде заключённых разделяли на группы, и каждый выполнял только одну работу: рубил, наполнял тачку, или возил её. Но из-за этого часто возникали ссоры: каждому казалось, что у другого работа легче, и начальство каторжной тюрьмы распорядилось: все работают «по полному циклу»: рубят, грузят тачку, везут к телегам и перегружают в них щебень. Возможно, это немного замедляло работу, но перебранки между каторжниками прекратились, а значит, меньше стало хлопот и у охраны.
Шерлоку нравилось разнообразие в работе. И, как ни странно, больше всего нравился самый трудный её этап: доставка груза к дороге. Он толкал перед собой тяжеленную тачку, словно испытывая удовольствие от прилагаемых усилий, от предельного напряжения мышц, от боли в плечах и в пальцах, намертво сжатых на влажных от пота металлических ручках. При этом его позолоченное австралийским загаром лицо оставалось почти бесстрастным. Что творилось в душе этого человека, чем было полно его сознание, куда устремлялись его мысли, этого всё так же никто не знал, и никто не смог бы догадаться. Эта сильная натура ни у кого не искала сочувствия, никому не жаждала излиться, ни от кого не просила сострадания.
Впереди и позади Холмса двигались со своими тачками другие каторжники. Близилось время заката, но жара не спадала, и по спинам людей катились струи пота, пот капал с бровей, лез в глаза, мешал смотреть.
Внезапно движение на дорожке прекратилось. Шерлок Холмс едва успел остановить свою тачку и чудом не врезался в шедшего впереди заключённого. Тот, истошно ругаясь, тоже тащил тележку на себя, не давая ей соскальзывать.
— Дорогу! — заорал он.
Оказалось, что у тачки Джона Клея расшаталось колесо, и при повороте обод его заскочил в выбоину дороги, сильно размытой дождём. Джон остановился, дёрнул тачку раз и другой, но та была тяжело нагружена и не поддавалась. И тогда молодой человек, вместо того чтобы зайти сбоку и попытаться приподнять тачку, используя положенную поверх щебня лопату, зашёл спереди, зло стиснув зубы, ухватился за передок и потянул тележку на себя.
— Что ты делаешь?! — закричал беззубый Хик, который шёл сразу за Клеем. — Сорвётся же!
— Поди к дьяволу! — ответил, багровея от натуги, Джон.
Колесо выскочило из выбоины, но тачка не выпрямилась, а заскользила под уклон. Тропа была в этом месте довольно крута, и передок со страшной силой надавил на руки и на грудь Джона Клея.
Ему следовало опрокинуть тачку на бок и, вывалив груз, снова поставить на колёса. Но он растерялся и, отпрянув, ринулся вниз, стремясь избежать столкновения, боясь, что железные колёса переломают ему ноги. Это едва не погубило каторжника. Ниже тропа делала ещё один крутой поворот, как раз в этом месте за деревянной изгородью был обрыв, а под ним неистово ревел вспучившийся после дождей водопад.
Тачка, отпущенная Клеем, подскочила, точно обрадовавшись свободе, и понеслась вниз.
— Берегись! — завопил Хик.
Джон Клей обернулся, но было поздно. Тачка ударила его, опрокинула, прокатилась через его скорчившееся тело и, зацепив задними колёсами, немного протащила за собой. Затем, встретив на пути дощатый забор, тележка ударила в него, проломила и, грохоча, покатилась с обрыва в пропасть. Спустя несколько мгновений, ревущий водопад поглотил её.
Клей остался лежать возле самого пролома в изгороди. По его левому виску ползла, выбиваясь из густых кудрей, полоска крови.
— Вот болван-то! — прошептал Хик. — Разбился ведь!
Двое заключённых наклонились к Джону, приподняли его.
Охнув, он открыл глаза, но они были мутны, левый глаз затёк кровью. Губы дрожали. На лбу и подбородке расплывались багровые синяки.