И каждая из них была жалкой, гротескной пародией на Эмили с плаката «Подружка гангстера».
Внизу стоял второй громила — не такой агрессивный, как Цербер у первой двери. Он как раз говорил в уоки-токи: «Тощий такой глист? Ладно, пропущу». Здесь музыка была слышней, но все равно словно из-под воды.
— Саймон? — спросил охранник.
Я кивнул.
— Иди за мной.
Он провел меня мимо гардероба ко входу в зал. И распахнул дверь передо мной без церемоний, словно для меня заходить в этот зал было такой же рутиной, как и для него. Теперь музыка ударила в уши по-настоящему.
По пути к стойке бара в центре зала я не был шокирован всеми этими полураздетыми или почти совсем раздетыми пестро размалеванными девицами. Для меня их существование на одном конце мира лишь уравновешивало существование на другом конце мира такого чуда, как Эмили. Я сосредоточенно думал о ней, идя через это гноище порока, используя ее образ как святую воду, чтобы отгонять от себя нечисть.
Вне клуба я был ее защитой.
Внутри клуба она была защитой мне.
Сейчас, когда я сижу на церковной ограде, эта мысль согревает меня так же сильно, как солнышко сквозь ветки дерева, за которым я прячусь.
Но тогда, в клубе, события развивались с дикой стремительностью. И про голых девиц я забыл уже через секунду.
Проходя с охранником по балкону, я увидел внизу, совсем рядом, двух мужчин за разговором.
Мистер Бенстид, а с ним — тут у меня дыхание сперло! — тот, эскалаторный, которого я сбил с ног на «Оксфорд-Сёркус».
Я узнал его мгновенно, и диковинное совпадение насторожило меня.
Однако лишь сейчас, много часов спустя, всё сложилось в моей голове в одну связную и понятную картину.
Гульнув глазами в другую сторону, я испытал новое потрясение.
К Бенстиду и эскалаторному мужчине приближалась… белокурая стерва, которая опоганила жвачкой плакат Эмили!
На ней было развратное вечернее платье в обтяжку.
Ну, тут у меня голова вообще пошла кругом.
Неспроста все эти совпадения, неспроста!
Я почувствовал что-то нехорошее.
Блондинка вдруг качнулась на ходу, схватилась рукой за лоб и остановилась — словно хотела в себя прийти. Всё было как в театре. Появляется ведущая актриса, выходит на середину сцены и… публика громко ахает: матерь Божья, да она же пьяна как сапожник!