2) сделать несколько звонков:
а) Элен из журнала для мужчин («Привет, не пора ли нам пересечься, чтобы вы про меня совсем не забыли!»);
б) Соне («Привет, я в норме и жду новых кастингов!»);
в) газетчику («Извините, что я вчера вас перепачкала и сорвала интервью…»).
Но перед тем как засесть перед телевизором, я беру сумочку с тумбочки у изголовья кровати. Помимо тюбика губной помады и косметички, в ней крохотный кошелек, который я имею при себе в клубе — для посетительских приношений. В этой сумочке должна быть визитная карточка журналиста.
Однако сумочка так и останется нераскрытой.
Я слышу щелк клапана почтовой щели на двери и вскакиваю поглядеть, что мне принесли.
Для второй почты час слишком поздний. Скорее всего какая-нибудь мура вроде рекламки службы по доставке пиццы или фирмы по ремонту домашней техники или листок с призывом вспомнить о Боге. Но сегодня на ковре напротив почтовой щели лежит кучка каких-то белых шариков.
Мало-помалу мне всё становится ясно.
Я вижу, как мистер Бенстид — с букетищем цветов! — входит в квартиру белокурой стервы, которая живет на первом этаже. Она открывает ему дверь — рожа надменная, улыбка продажной твари. Перед тем как зайти внутрь, он воровато оглядывается направо-налево.
Боится, что его узнают и поймают на горячем. Но госпожа Удача бережет этого гада. Кто трудится — уже на работе, кто бездельничает — еще не проснулся. Улица пустая. А я надежно спрятан за ветками дерева. Госпожа Удача, похоже, благоприятствует только таким гадам, как мистеры Бенстиды!
Как только он заходит внутрь, его черный новенький «ягуарище» отъезжает прочь — чтобы не маячить в этом квартале, куда подобные звери практически никогда не заглядывают. Теперь я вспоминаю — именно к этому «ягуару» она вчера подошла на улице, именно в него заскочила — и именно тогда я угадал, что она продажная девка.
До определенной степени я угадал правильно.
Я сижу на ограде — кусты за мной и передо мной. Сзади скверик закрытой церкви. На меня косятся редкие выгульщики собак. Я сижу на церковной ограде — безобразие, конечно, но не преступление. С моего насеста отлично виден дом, где живет белокурая стерва.
Мне бы не тут рассиживаться, а работать в подземке, проверяя чистоту афиш. Или трудиться над полотнами в студии — задуманный мной триптих должен стать центром будущей персональной выставки, на которую я непременно приглашу саму Эмили. И то, что я торчу здесь, а не вкалываю во благо бесценной Эмили, бесит меня чрезвычайно!..
Однако в конечном счете разве я здесь не ради нее? Ненависть моя к белокурой стерве растет не по дням, а по часам или даже по минутам. По мере того как доказательств ее вины становится всё больше и больше.
Первое я получил вчера вечером во время посещения клуба. Не «Льезона», а «Меховой шубки» — второго из принадлежащих мистеру Бенстиду клубов. Там я хотел переговорить с ним — исправный работник, который имеет предложение по улучшению эффективности своего труда.
Вышибала у двери остановил меня, грубо уперев ручищу в мою грудь. Я бы возмутился, но рост и ширина этого Цербера внушали почтение.
— Ты куда? — пролаял Цербер, даже не глядя на меня. Таращился поверх моего плеча вдаль, словно у его глаз было более достойное занятие, чем тощий парнишка с рюкзаком.
— В клуб! — сказал я, стараясь игнорировать лапу на своей груди и не заводиться.
Цербер загоготал.
— Э, чего задумал. В таком наряде — и не мечтай!