Только мы гроши с этого собрали, а «Лимп Бискит» и «Линкин Парк» поимели платину!
В последние бог знает сколько лет я и словечком не перемолвился с Миджем, Джонни, Карлом или Эриком, но уверен — и они, смотря «Лучшие из лучших», в тихом бешенстве думали: что есть у этих ребят, чего не имели мы? Почему у них получилось там, где мы обосрались?
Но добил «Системайтис» именно рэйв.
Народу осторчертело, что его пытаются вырвать из апатии.
Народ решил ловить кайф от своей апатии и просто танцевать до упаду.
Через три-четыре года после развала группы я глотнул свою первую экстази — и сразу врубился, почему у рэйва такой успех.
Глотнешь экстази — и сразу всё тебе по барабану. Всё в мире прекрасно, никаких проблем не существует.
А всякие там «Системайтисы» долбили им в головы: мир болен, его нужно лечить и переделывать!
Конечно, сколько экстази я ни глотал, данс-мьюзик так и не полюбил. Нет в ней ни пресловутой интеллектуальности, ни вдохновения, ни прозрения.
Только перейдя на кокаин, я стал тащиться от любой дискотечной мутотени. Режьте меня, ешьте меня — мне всё в кайф.
Короче, журналисты перестали нас любить. Точнее, стали нас активно не любить. С определенного момента о нас без подколки не писали. Всё пошло наперекосяк. В конце концов наши концерты совсем перестали собирать народ.
А усилия Джордж по оптимизации всеобщей охренизации были напрасны.
За шесть месяцев до этого мы уже переполошились, много дискутировали о своем будущем и с умными рожами обсуждали, не переметнуться ли нам на «американский музыкальный рынок».
В итоге вместо американских залов нам приходилось бесноваться в пьяном раже на сценах крохотульных «художественных клубов». И Мидж, подстраиваясь под горстку интеллектуалов, кричал в микрофон:
— Привет, мы — «Системайтис», и «Нью мюзикал эспресс» утверждает, что наши политические выходки равны по эффективности линии Мажино!
Тем не менее мы продолжали выступать. Правда, я теперь играл мордой вниз — чтобы за упавшими волосами никто меня не разглядел. До того мне было стыдно. Но однажды я таки поднял глаза — и увидел в глубине зальчика у бара Джордж и Максин.
Максин сидела, охватив руками понуренную голову.
У Джордж был вид женщины, ноги которой зажало в горящем автомобиле.
То, что происходило, был чистейший ужас. Жутчайшая жуть.
Мы выступали хуже, хуже, хуже…
Но в тот вечер, когда Мидж впервые брякнул про линию Мажино, мы превзошли самих себя.
До того надрались, что дважды сыграли «Пороховой заговор».