— Разве студенты не ходят к нему на частные семинары?
Гастингс затушил свою сигарету.
— Хватит ходить вокруг да около, Дик, — произнес он. — Вы виделись с Готкиным? Это он внушил вам идею о смене курса? Говорите правду, живо.
— Я не на суде.
— Пока — нет.
Я вытаращился на него.
— Это что, преступление — изучение философии?
— Не валяй дурака, Дик. Конечно же, это не преступление. Не большее, чем, скажем, изучение истории России. Нет, если цель подобного изучения — убедиться в бесперспективности коммунизма. Но предположим, что такой вот разумной, четкой цели у тебя нет, и движет тобой праздное любопытство. Что тогда? Сознательно ли, бессознательно — ты откроешь свой разум опасным идеям. И тогда исследование твое может попасть под уголовную статью. Понимаешь теперь? То же самое справедливо и для философии, и для всех этих прочих маргинальных предметов. Они — отрава, Дик. Отрава, не иначе.
Гастингс подошел к окну.
— Двести миллионов человек, — пробормотал он. — Двести миллионов сегодня, а в следующем поколении будет все триста. Для каждого — цели, потребности, стимулы. Каждый играет жизненно важную роль для нашей экономики — роль потребителя. Каждый зависит от навыков и умений узкой группы специалистов, обученных обозначить цель, предвосхитить потребность, выработать стимулы. И наша работа здесь — создание таких специалистов. Ты сможешь стать одним из них. Разве это для тебя — недостаточно позитивный вызов? Зачем тебе эта философия — сплошь противоречия, сплошь иллюзии?
— Не знаю, — ответил я. — И не смогу узнать, пока не подступлюсь.
Гастингс нахмурился.
— Что ж, тогда — вот тебе последний довод: этим утром, после твоего звонка, я, взяв на себя определенную долю ответственности, связался с твоим отцом. Он сказал, чтобы я ни при каких обстоятельствах не допустил того, чтобы ты сменил курс.
— А я ведь могу настоять на слушании. До декана дело довести.
— Пожалуйста. — Он поднялся из-за стола, подошел ко мне, положил узловатую руку мне на плечо. — Ты сам знаешь, чем это обернется. У меня к тебе есть контрпредложение. Похоже, ты над этим всем долго думал. Возможно, подвергся какому-то стороннему влиянию, о котором даже не хочешь сказать. Это — твое дело. Но, с другой стороны, я твой наставник, и твое психическое здоровье тоже в моей компетенции. Так вот оно, мое сугубо наставническое предложение: возьми двухнедельный отпуск и ложись в больницу. Позволь мне управлять твоим лечением. У нас есть специальная терапия. Медикаментозный гипноз. Все в высшей степени бесконфликтно — как только ты назовешь имена этих людей, студентов или преподавателей, что напичкали тебя этой факультативной чепухой, мы выведем тебя из него, и никакой вины ты за собой не почувствуешь. Процесс открытый и честный. Уверен, так твоя проблема решится.
Я сбросил его руку. Прекрасно понимая, что его секретарше все слышно через открытую дверь, я закричал:
— Ладно, черт с вами! Говорите моему отцу все, что хотите! Скажите ему, что он выростил паршивого асоциала-интеллигентишку — мне наплевать! Тоже мне психолог сыскался!
И я выбежал из его кабинета.
Придя к себе, я стал ждать. Три раза звонил телефон, и всякий раз, узнавая голос отца, я вешал трубку.
Ребята пришли с занятий около полудня. Я слышал их шаги в коридоре. Никто не задержался у моих дверей — слухи расползаются быстро.
В час дня, когда большинство вернулось в классы, я открыл дверь.
Высокий тощий парень в очках стоял на пороге и хлопал глазами. Сначала я даже не узнал его.