Поиски продолжались.
Когда прибыла вторая машина с пограничниками, искать стали уже самого Иванцова, который появился неожиданно и не один. Впереди него, бормоча что-то под нос и обиженно жестикулируя, шел Бийчук. Его нашли рабочие топливного склада за штабелями приготовленных к погрузке бревен: глухонемой спал, как убитый.
В пограничном отряде врач, осмотревший задержанного, поставил осторожный диагноз: «...возможно. Хотя в слуховом аппарате видимых изменений нет. Правда, медицине известны случаи...», но начальник пограничного отряда полковник Кулемин прервал его нетерпеливым взмахом руки. Запросили Ровно, но ответ пришел такой же неопределенный. Выяснилось, что в сельсовете, выдавшем справку Николаю Бийчуку, есть населенный пункт, где чуть ли не половина жителей имеет такую же фамилию. Он так и называется: Бийчуки. Для подтверждения личности решили все же послать фото туда.
Проведенный самым тщательным образом обыск ничего не дал. Нищий, как нищий.
Ночью Басаджиев, числившийся в лазарете ходячим больным, уговорил своего земляка — дежурного фельдшера младшего лейтенанта медслужбы Нарзулаева провести эксперимент. К этой затее привлекли также помощника начальника караула. Втроем они тихо подошли к камере, прислушались и осторожно открыли дверь. Бийчук спал. Нарзулаев, сжимая в руке секундомер, бесшумно приблизился к спящему, нежно, словно к руке любимой девушки, прикоснулся к его запястью и кивнул Басаджиеву. Тот заорал не своим голосом: «Стой, руки вверх!» Бийчук спал. По лицу Нарзулаева все поняли, что пульс остался прежним.
Неизвестно как, но утром слух о ночном «эксперименте» дошел до полковника Кулемина. Его резолюция на «акте экспертизы» была краткой и ясной:
«Рядовому Басаджиеву после выздоровления — трое суток ареста; помощнику начальника караула старшине Беляеву — пять суток ареста; младшему лейтенанту Нарзулаеву — выговор».
Кулемин еще с утра был не в духе, как говорили подчиненные — встал не с той ноги. Нарушителя все еще не нашли, хотя люди в его поисках сбились с ног. За долгие годы пограничной службы немедленное задержание нарушителя стало для Кулемина не только вопросом долга, но и собственной чести.
«Позор, ты понимаешь, это позор! — говорил он начальнику штаба. — Да теперь еще этот нищий. Не нравится он мне, хотя доказательств против него никаких. Ни прямых, ни косвенных. Сегодня же надо вызвать еще одного специалиста. Если и он сделает такой же вывод: «... возможно... хотя... медицине известно...», то Бийчука придется отпускать. Дальше его держать мы не имеем права».
С самого утра, как будто нарочно, Кулемину стали досаждать разными «глупостями». То начфин пришел с банковскими документами, то заместитель по снабжению поссорился с кем-то, а тут еще эти вечные комиссии из Управления войск — нашли когда приезжать!
Из медицинского отдела Управления прикатил подполковник Шапиро. Хоть бы он посидел спокойно! Так нет же: звонит, — на каком основании выписан из лазарета майор Рогов? Словно он, Кулемин, должен сам лично ставить Рогову градусник! Но с подполковником медслужбы Шапиро можно было не церемониться: Борьку Шапиро он знал с 1929 года по Средней Азии, когда тот был еще младшим врачом отряда, а он — Яков Кулемин — помощником командира сабельного эскадрона. Три года они жили в одной казарме.
Прикрыв трубку ладонью, Кулемин тихо обругал Шапиро, но тот пришел сам. Они покричали друг на друга, успокоились, и тогда Кулемин «излил» товарищу душу.
Подполковник, казалось, слушал старого товарища невнимательно: он изрисовал чертиками лист бумаги на столе Кулемина и ни разу, хотя бы из солидарности, не посочувствовал словам друга.
«Эх, Борька, Борька, бумажным ты человеком стал!» — с горечью подумал Кулемин.
Но Шапиро вдруг улыбнулся:
— Вот что Яша. Позови-ка ты сюда кого-нибудь из связистов посообразительней.
— Зачем?
— Давай, давай. Проверим — может зря ты медицину нашу коришь.
Явился старшина-сверхсрочник. Они сели с Шапиро на диван и, не мешая Кулемину заниматься своими делами, долго о чем-то шептались. Когда старшина ушел, Шапиро попросил Кулемина часа на два доставить глухонемого в лазарет на медосмотр.
— И вот что, гусар, подкрути-ка свои усы и не вешай нос! — подмигнул он и вышел.
Когда Кулемин прибыл в лазарет, то увидел довольно странную картину: все три врача отряда и Шапиро — четвертый, крутили перед собой абсолютно голого Бийчука. Кулемин ничего не понял, но промолчал, сев сбоку. Он плохо разбирался в медицине, однако полагал, что если у человека не все в порядке с речевым аппаратом и барабанными перепонками, то мерить ему грудную клетку, давление крови и силу легких ни к чему.
Кабинет начальника медчасти, где происходил осмотр, был заставлен разными медицинскими аппаратами. Назначение многих из них было Кулемину непонятным. Вот, например, эта штуковина, похожая на реостат. К ней подключены на длинных проводах два металлических карандаша. Зачем это? За реостатом в белом халате, словно настоящий врач, сидел старшина-связист. Кулемин крякнул.