— Я сейчас!
Лейтенанта-пограничника он нашел уже на перроне, под навесом — шел дождь. Лейтенант молча выслушал Костю, затем, поспешно написал короткую записку и отдал ее сержанту со словами:
— Немедленно передайте через железнодорожный телеграф участковому в Клушах. — Повернувшись к Косте, он протянул ему руку — Спасибо, товарищ Замбахидзе. Будем надеяться, что это просто недоразумение. Все-таки старый приятель... Не очень-то приятно.
Не останавливаясь, прогромыхал встречный поезд.
— И еще один вопрос, товарищ Замбахидзе. Когда вы встретились, на вашем товарище был пиджак?
— Да, пиджак был. Висел в купе.
— Вы меня не поняли. Я хочу знать, снимал ли он при вас пиджак. Вернее, видели ли вы его руки открытыми?
— Руки? Видел. Руки, как руки, одна, правда, изуродована шрамом. На войне, видимо, задело — в детстве этого шрама не было… Э, да что там руки! — Костя вздохнул и, не прощаясь, побрел к вагону.
Гроза прошла стороной, но здесь по небольшим лужам еще накрапывал теплый мелкий дождик. Игорь Карпенко вышел из здания вокзала на почти невидимую в темноте дорогу и, приподняв воротник пиджака, огляделся.
Станция Клуши удобно примостилась возле горного ущелья, по краю которого пролегла железная дорога. В темноте ущелья, параллельно дороге глухо журча и налетая на камни, протекала река. Слева, у подножия горы, по ту сторону насыпи мерцали огоньки — судя по тому, что туда направились несколько человек с поезда, там находился какой-то дом отдыха.
Было около полуночи. По дороге навстречу кто-то шел, и Карпенко негромко окликнул:
— Лосько, ты?
Молодой мужчина в вышитой украинской рубашке с небольшим чемоданом так же тихо отозвался:
— Я.
— В чем дело, Стась? Почему ты снял меня с поезда в Клушах?
— В Стопачи ехать бесполезно. Уже месяц, как Ярема там не живет. Его перевели сюда на место лесника, ушедшего на пенсию.
— Странно. Что же, за кордоном не знали об этом?
— Наверное, нет. Ярема живет здесь, на краю села, у самого леса.
Они стояли в тени забора какого-то здания и беседовали вполголоса. Дождь совсем утих, лишь теплый ветер встряхивал мокрые кроны деревьев, и капли, как горошины, барабанили по асфальту.
— Что ж, ничего не поделаешь. Надо идти, — Карпенко опустил воротник и вышел на дорогу.
Они шли по длинной улице села. Карпенко хромал.
— Что с тобой? — Лосько показал на ногу.