Услыхав эти вопросы, Клавдий очень обрадовался. — Э! да здесь водятся филологи! — подумал он и окрылился надеждой, что, пожалуй, тут ему удастся найти каких-нибудь читателей и критиков для своих «Историй». Так что и сам он, рекомендуя себя Цезарем, [пустил пыль в глаза] гомеровским стишком:
«Ιλιοϑεν με φερον ανεμοξ Κιϰονεσσι πελασσεν».
(Из Илиона примчал меня ветр к берегам киконийским.)
Хотя более к лицу ему был бы следующий правдивый стих, — тоже гомеровский:
«Ενϑα διγων πολιν επραϑον, ωλεσσα δαυιοιυξ»
(Город я там разорил и убил обывателей много.)
VI. Ему удалось было произвести этой бесстыжей басней впечатление на доверчивого Геркулеса, да, [на беду его], оказалась там богиня Лихорадка. Она одна покинула храм свой, чтобы проводить Клавдия. Все остальные боги предпочли остаться дома в Риме.
— Этот господин, — вступилась она, — врет от первого до последнего слова. Это я тебе говорю — [а мне ли не знать?] — что лет я с ним жила неразлучно! Он уроженец Лиона (Lugdunum), ты видишь перед собой перегрина из муниципии Мунация Планка. Уж ты поверь мне: он родился в шестнадцати милях от Вьенны и самый настоящий галл. Вот почему он, как и следовало галлу, успел ограбить Рим. Повторяю тебе и настаиваю: [парень] этот родился в Лионе, где много лет царьком пановал (regnavit) Лициний. Ты сам, топтавший всевозможные дороги земли гораздо больше любого профессионального погонщика мулов, должен знать этих лионцев, а, следовательно, и то, что дошагать от Ксанфа до Роны это — довольно таки миль!
Закипел тут Клавдий от гнева и пошел урчать и бормотать по своему. Что он говорил, того никто не понял. А он, между тем, приказывал арестовать Лихорадку: это указывал тот обычный жест руки, только в единственном этом случае и твердой, которым он осуждал людей на смертную казнь. Он повелевал и требовал, чтобы Лихорадке отрубили голову. Но — можно было подумать, что вокруг него все одни его вольноотпущенники: до такой степени никто не обращал на него внимания.
VII. Тогда Геркулес сказал ему:
— Слушай ты: довольно ломать дурака. [У нас тут шутки плохи]. Здесь, — на что мала мышь, а и та перегрызает железо. Живее говори мне всю правду, не то я повытрясу из тебя дурь-то.
И, чтобы жесточе припугнуть, стал в позу трагического актера и — давай декламировать:
Ну, шевелись, говори, где родился и кто ты породой,
Или дубина моя тебя тотчас в могилу вколотит.
Много свирепых царей укокошил я палицей этой!
Что ты лопочешь там под нос себе непонятною речью?
Родина где — отвечай? Что за край породил этот череп,
Вечно трясущийся?.. Шел я, помню, в далекое царство
Биться с трехтелым царем, чтоб оттуда, с Гесперского моря.
Чудное стадо пригнать ко стольному граду Инаха.
Видел тогда я хребет, двумя окаймленный реками —
Солнце напротив его утром зарю зажигает: