Покончив с кашей, выпили еще по чарке и хозяева со стрельцами завели долгий разговор на разные темы. Грек-толмач откровенно клевал носом, а чуть позже склонил голову на стол и задремал. Я прислонился к печке, прикрыл глаза, и сделал вид, что тоже сплю. Братовья хозяина оказались не слободские — как и их покойный родитель, они по-прежнему жили в полусотне верст от Москвы, в деревеньке Молоди. При этом названии я реально вздрогнул. Меньше чем через двадцать лет недалеко от нее будет жарковато, но за год до этого и в Москве полыхнет изрядно. Ох, и в непростое время меня занесло.
Ближе к вечеру пришел старший сын хозяина, здоровый детина, даже и не скажешь что восемнадцати нет. Что примечательно — грамотный, стрелец, который нас привел на именины, похлопотал в свое время за племянника, пристроил смышленого парнишку к писарям в Посольский приказ, учится грамоте. Стоит присмотреться к отроку, да при случае к себе сманить, грамотные в этом времени явно редкость. Решив не откладывать на потом, приоткрыл глаза и обратился к нему на латыни: кто, мол, таков, тот удивленно повернулся ко мне, и с запинкой, подбирая слова, ответил! А вот это уже серьезно, такого упускать никак нельзя.
Толкнул в бок грека и поинтересовался, не осерчает ли Иван Михайлович, ежели я парня к себе заберу — без переводчика мне все одно никак. Тот открыл глаза, почесал загривок и развел руками, сам де о том и спросишь с утречка. Собственно мне его ответ и не нужен был, больше интересовала реакция отрока, а она оказалась вполне положительной. Мой вопрос он явно понял и, повернувшись к отцу, что-то тихо спросил. Тот степенно кивнул, затем обратился ко мне через толмача, кто таков и по каким делам на Москве. Изложив вкратце суть дела, я упомянул, что платить готов изрядно, благо польза от людей знающих грамоту в моем деле будет немалая. Ни да, ни нет, сказано не было, похоже, здесь привыкли такие дела основательно решать, да, и вечерело уже, толмач торопил: как стемнеет, улицы перекроют, после чего всякое хождение запрещено будет.
До царских палат добрались без приключений. Грек отпустил стрельцов, и, послав меня в сторону знакомой двери, куда-то ушел, не иначе писать отчет, или донос, что, в общем, без разницы. Я зашел в знакомую комнатку, где не обнаружил ни боярина, ни Марфы и без особых затей завалился спать — вымотался так, будто весь день лес валил.
…
Утром меня разбудил незнакомый отрок, загремевший мисками по столу, непонятно откуда появившемуся в комнате. На его попытку что-то сказать я махнул рукой — мол, не разумею вашего варварского наречия. Вспомнив, как это принято у гишпанских кабальеро, перекрестился, и, прочитав на латыни, отче наш, сел за стол. Паренек, видя мое полное нежелание вести с ним беседу, выскользнул за дверь, а я приступил к трапезе. Особыми изысками и не пахло, все та же квашеная капуста, пареная репа да хлеб. Вспомнив, что вчера говорил брат именинника, сообразил — сегодня, похоже, постный день, разносолы отменяются…
Едва закончил, прискакал грек с сопровождающим, и обрадовал: сегодня у нас посещение Пушечного двора. Чувствую, он явно выполняет поручение Висковатого, всеми силами склонять меня к этому делу. Ничего, я в эти игры тоже играть умею: посмотреть, конечно, можно, но на что-то большее пусть не рассчитывают. Не дам я вам пока пулемета, ребята…
Нет, я не жадный, но четко знаю одну истину: правители, в эти века, получив даже небольшое военное преимущество, моментально начинали задирать тех, кто рядом, надеясь, отхватить кусок от их территории. А, учитывая, что в соседях у нас ныне Крымское Ханство, за плечами которого Османская Империя, во главе с Сулейманом Великолепным, результат может быть летальным для Московии. Это не Швеция, которую Иван IV в 1557 году и так принудит к миру всего за три года войны, это очень серьезно. Крымский хан в это время имеет армию соизмеримую по численности и боеспособности той которую Иван Васильевич способен выставить на Южном направлении, а если учесть помощь османов и ногайцев, то и превосходящую. И всего через каких-то восемнадцать лет, в 1571 году он превратит Москву в обугленные руины.
Выйдя из Китай-города, мы прошли Никольские ворота и оказались на берегу Неглинной, прямо напротив цели своего путешествия. Не обращая внимания на стрельцов, стоявших на воротах, прошли внутрь: народ сновал во всех направлениях, работа кипела. Один из мастеров выбежал нам навстречу и с явной гордостью сегодня сообщил, что начата подготовка к отливке пушки изрядного калибра. Похоже, моего провожатого здесь знают в лицо, не удивлюсь, что он один из тех, кто курирует производство артиллерии в Московии. Впрочем, оно и понятно, мастера все сплошь немцы да итальянцы, на русском говорят не сказать, чтобы очень.
На Пушечном дворе одновременно шла работа над несколькими другими орудиями более скромных размеров. Благодаря тому, что все они находились на разных стадиях производства, мне удалось ознакомиться с технологией отливки того времени во всех деталях. Сначала на точеный деревянный стержень конической формы навивали просоленный жгут, который покрывали несколькими слоями глины с промежуточной просушкой. Для первых слоев бралась жирная глина, смешанная с толченым кирпичом, а затем в тонко помолотую глину подмешивался волос, судя по всему, конский. После окончательной сушки заготовки мастер срезал излишек материала специальным шаблоном, формируя наружный профиль будущей пушки. Затем на ней закрепляли цапфы, декоративные фигурки, надписи и прочую лепнину, сделанную из смеси воска, сала и толченого угля.
После долгой просушки готовую модель обмазывали смесью сала и масла, поверх которой снова наносили слоями глину с наполнителями, каждый раз основательно просушивая. Затем на форму для прочности накладывали поперечные и продольные железные обручи, скрепляя их между собой. После окончательной обмазки глиной и сушки на огне выбивали стержень, который тянул за собой жгут. Затем освобожденную форму обжигали, установив вертикально в яму, одновременно вытапливая восковые детали, после чего удаляли остатки модели.
Готовую форму ставили вертикально в яму, утрамбовывая вокруг нее землю, после чего устанавливали в нее ствольный стержень, сформированный по специальному шаблону из глины вокруг стального прута. Эта операция была настолько ответственной, что ее производил сам мастер. Завершив приготовления, по литьевой канавке пускали металл из печи, после чего оставалось ждать, пока он остынет. Вынув форму из земли, разламывали ее, освобождая пушку, а затем удаляли сердечник и очищали канал ствола.
На Пушечном дворе, несмотря на воскресенье, работа кипела. Народа было немало: одних мастеров два десятка, плюс ученики и прочие специалисты, вроде кузнецов, плотников, подвящиков и канатчиков, зелейных и селитренных. Ко всему прочему сотни полторы подсобных рабочих. Лили не только пушки, но и колокола, паникадила и прочую церковную утварь. Технология отливки колоколов была, на мой взгляд, более изощренной и вплотную приближалась к литью в земляную форму, если не обращать внимания на то, что методы формования и материалы применялись совсем другие.
Дойдя до места, где готовили к отливке разрекламированную толмачом пушку, я отловил мастера и завел с ним беседу. Грек заметно напрягся, но ничего не сказал, хотя выпученные выше всяких пределов глаза, сами за себя говорили, что сей процесс, вызывает в нем противоречивые чувства. Буквально с первых слов, когда в ответ на мою речь, немец представился Каспаром Ганусом, я понял, что мне повезло столкнуться с автором той самой Кашпировой пушки и будущим учителем Андрея Чохова.
Мастер поинтересовался, не случилось ли мне добираться сюда через немецкие земли и если так, то нет ли каких новостей из его родных мест. Я ответил, что добрался сюда окружным путем, в немецких землях побывать не сподобился, посему удовлетворить его любопытство, увы, не могу, после чего плавно перевел разговор на работу. Долго поговорить нам не дали мои сопровождающие, но и того, что я услышал, хватило, чтобы основательно испортить настроение. Прочитанная когда-то книга De Re Metallica, не совсем выветрилась из головы, и для меня стало очевидно, что немец не знает и половины там написанного. С учетом того сам Георг Бауэр имел смутные представления о многих вещах, моя задача стала казаться еще более сложной. Не то чтобы невыполнимой, но одно дело, когда есть, кого поставить себе на замену, и совсем другое, если никто из них не знает элементарных вещей, само собой разумеющихся, для любого советского школьника седьмого класса…
Достаточно вспомнить, что в это время не имеют понятия о кислороде, а свинец, олово и висмут считают разновидностями одного и того же металла. Большинство процессов ведутся наугад, без расчетов, зачастую совершенно неэффективно и не при тех температурах. Как мастера умудрялись при этом получать результат полная загадка. Тот же висмут, даже в небольших количествах резко ухудшает свойства меди, а на чугун негативно влияют сера и фосфор, но как бороться с тем, о чем даже не знаешь? Так что качество металла в это время больше зависит от состава руды, чем от мастерства кузнеца или литейщика. Да что там говорить — здешние литейщики еще более сотни лет оптимальный состав бронзы подбирать будут.
А ведь если задуматься, в этом мире лишь я один знаю многие тривиальные вроде бы тонкости черной и цветной металлургии, что с одной стороны дает мне фору, а с другой лишает всякой надежды на какую-либо значимую помощь со стороны местных мастеров. Даже обучить кого-то будет большой проблемой, хотя бы потому, что современной терминологии пока не существует. Единственный вариант учить кого-то с нуля, в том числе и языку, но и с этим проблемы, так как вызовет ненужные вопросы. Разве что учить на латыни, но опять возникает проблема с отсутствием работников умеющих читать и писать, если не брать в расчет отпрысков из знатных родов, которых вроде как учат грамоте, хотя и не факт что всех поголовно. Хотя, если с парнем что у стрельцова брата приметил, все выгорит, то будет сильно полегче.
С этими мыслями я вошел в ворота Китай-города. Проходя рядом с Гостиным двором, грек предложил зайти, посмотреть на товары. На этот раз с моей стороны особых возражений не было, тем более что времени до вечера оставалось прилично. Получив согласие, толмач ломанулся вперед как наскипидаренный, но причина такого поведения стала понятна, едва он затащил нас к персидскому торговцу тканями, который встретил его с распростертыми объятиями, как старого знакомого. Разговаривали они на фарси, который я немного знал, благо пришлось погонять басмачей в Средней Азии в двадцатых годах.
Пока стрельцы рассматривали разложенные в лавке шелковые ткани, я прислушался к разговору. Говорили они разной ерунде, вспоминая общих знакомых и былые годы, что никак не вязалось с тем энтузиазмом, с которым мой переводчик рванул в лавку, но когда перс передал ему небольшую шкатулку, открыв ее на секунду, чтобы показать содержимое, мне стало многое понятно. Легкий запах гашиша напомнил о тех временах, когда мы перехватили караван контрабандистов с таким грузом. Вот оно как! Стоит присмотреться к этому кадру более основательно. Не факт, конечно, что он сам употребляет, но все может быть. В любом случае зарубку на память сделаю: авось да пригодится.
Сделав вид что, заинтересовался отрезом шелковой ткани, спросил через грека о цене. Торговец начал цветисто расписывать достоинства товара, но толмач махнул рукой, мол, незачем зря надрываться. Тот, повертев пальцами, озвучил цену. Дороговато, однако, выходит: рубль и пять алтын за аршин, жаль, что я об устройстве ткацкого станка имею смутные представления, озолотился бы на их производстве. Хозяин лавки, видя мою задумчивость, начал было торговаться, но я махнул рукой и направился к выходу.
Прошлись по рядам, разглядывая товары и прицениваясь. Кроме ткани торговали коврами, юфтью и сафьяном, пряностями, изюмом, черносливом, миндалем и сахаром. В москательных лавках продавали мыло, ладан, краски, камедь, квасцы и что удивительно — нефть. Она в основном шла на приготовление красок, так что цены были соответственные. В тех рядах, где торговали европейские купцы, из тканей в основном продавалось сукно, атлас и бархат тоже имелись, но совсем в мизерных количествах. Торговали металлами и сырьем: медью и сурьмой, свинцом и оловом, ртутью и киноварью, сулемой и бурой, купоросом и серой. Железо, ножи, ножницы, замки, иголки, булавки тоже имелось в наличии.
К сожалению, получить реальное представление о ценах было непросто, первоначально купцы заламывали и в пять и в десять раз дороже нормальной цены, и лишь вдоволь наторговавшись, спускались с коммерческих небес на землю. Впрочем, по словам толмача, московские купцы в торговле с иностранцами вели себя подобным же образом. Мысленно плюнув на этот нэпманский вертеп, я предложил сопровождающим возвращаться обратно, благо уже начало вечереть. Возражений не последовало, и мы отправились восвояси.