Достав кукурузные чипсы, я уселась у огня, скрестив ноги.
Где-то далеко слышался смех и рев мотора. Я чувствовала себя причастной к ночной жизни, взрослой жизни. Это, как быть первооткрывателем!
— Господи, ты же простынешь, Кессиди! — услышала я знакомый голос и обернулась.
Сестра стояла поодаль, сложив на груди руки. В коротких джинсовых шортах и розовом топе на тонких бретелях.
— Мейс? — протянула я удивленно. — Как ты здесь…
— Ты собралась ночевать на песке, как краб, Кесс, — она медленно двинулась ко мне.
Свет костра выхватил из сумерек ее тонкую фигуру. Бледное лицо было весело.
— Послушай, мама места себе не находит. Зачем ты расстраиваешь ее, Кесс? Ты должна быть послушной девочкой, ты помнишь?
Я жадно глядела на Мейси, будто особо сильный порыв ветра мог заставить ее исчезнуть. Такую родную и такую любимую. Я смутно вспомнила, как прижимала к губам ее руку, как она смотрела на меня долгим немигающим взглядом, как спрашивала требовательно: “Ты будешь послушной, Кесси. Обещай, что будешь!" И я была послушной до сего момента, а теперь…
— Мейс, ты опять уедешь? — спросила я.
— Немного побуду с тобой, ты не против? — и она уселась рядом.
Я уловила запах: фруктового шампуня и сладких духов. Ее длинные светлые волосы коснулись моего плеча.
— Ты умеешь хранить тайны, Кесс? — вдруг спросила она меня.
Ее шепот звучал где-то у меня в голове.
— Да, Мейс.
— Тогда слушай, — я чувствовала шевеление ее губ на моей щеке, — ты вовсе не сумасшедшая, Кессиди. Ты никогда не была сумасшедшей. А теперь… Проснись, Кессиди, твою мать! Проснись! Проснись, я сказал!
Тело не повиновалось мне больше. Я тянулась, что было сил, стараясь поймать этот голос, понять, кому он принадлежит.
С трудом приоткрыв глаза, я увидела, что небо над морем просветлело. Тяжелые, серые волны перекатывались у берега, шумели, точно стальные пластины. Мою голову сжимали чужие руки.
— Твою мать, Кесс! — кричал надо мной Тайлер. — Ты… черт, зачем ты отключила телефон!
Он сидел на коленях в песке, держа меня у груди, точно ребенка. Его ладонь огладила мою щеку, пальцы прошлись по разбитой губе.
Язык во рту плохо ворочался, распух, но я все равно сказала:
— Ты знаешь, что делает героя героем, Тайлер?