Медлить было нельзя. Если он уйдет, следующей возможности вытащить его из города уже не будет. Двое охранников, услышав команду босса, направились к выходу. В этот момент я достал пистолет и, незаметно подкравшись к идущему позади всех охраннику, нанес ему сильный удар пистолетом в основание черепа. Прежде чем хрустнули позвонки, я сумел обхватить его обмякшее тело левой рукой и укрыться за его массивной тушей. Идущий следом, увидев все происходящее, тут же поднял оружие и открыл огонь в мою сторону. Тело бедолаги трясло и разрывало. Я не стал ждать, когда закончатся патроны и, выкинув свою правую руку, нажал на спусковой крючок. Прозвучало два выстрела, пули буквально разорвали грудную клетку этого мужчины. Его ноги оторвались от земли, а голова, забрызганная собственной кровью, откинулась назад. Его тело, будто огромный мешок с камнями, тяжело упало на землю.
Ошеломленный всем увиденным, Пикар стоял как заколдованный. Он до сих пор не мог поверить своим глазам. Его взгляд падал то на меня, то на труп его подчиненного, но вскоре, когда разум вернулся к нему и инстинкт самосохранения забил тревогу, Хамон бросился к выходу. Последний из трех охранников прикрывал его. Он поднял тяжелое ружье, прицелился и выстрелил. Я тут же ощутил резкую боль в своей левой руке. Она постепенно распространялась по всему организму, и когда дошла до головы, я уже был не в состоянии держать труп одной рукой. Откинув его в сторону, я вновь начал стрелять, беспорядочно, почти наугад. В глазах поплыли темные круги, а тело переставало слушаться меня. Я упал и не в силах уже поднять оружие, просто закрыл глаза. Моя рука истекала кровью, вполне вероятно, что я был ранен более серьезно, но пока что не осознавал этого, я просто ждал, пока Пикар подойдет ко мне и убьет. Но никто не подходил. Я подождал еще несколько секунд, но ничего не произошло. С трудом открыв глаза, я увидел, что все кто находился внутри склада лежали на земле. Только одно тело все еще шевелилось и упрямо ползло к выходу, где находилась машина. По голосу, источающему проклятия, я понял, что это был он — Пикар. Каким-то чудом я смог попасть в него и убить при этом последнего охранника. Скребя как крот своими руками, он упирался в каждый сантиметр земли и отчаянно стремился добраться до автомобиля. Я не мог этого допустить и, собрав всю силу, поднялся на ноги. Рука жутко болела. Пальцы бесчувственно висели — дробь повредила сухожилия и теперь они превратились в кусок мяса. Кровь наконец перестала струиться и, стиснув остатками ткани место ранения, я побрел к Хамону. Он истекал кровью. Пуля попала в тазобедренный сустав и разворотила его — ходить он теперь точно не мог. Я наклонился к нему, схватил за плечо и перевернул. Его глаза были раскрыты от ужаса и не верили в происходящее.
— Привет с того света, Пикар, — я схватил его за воротник и, слегка откинувшись, нанес удар головой. Глаза закатились, а из смятого носа заструилась кровь. Он отключился и, поняв, что все кончено, я без сил упал рядом с ним. Голова кружилась. Давление подскочило так, что даже лежа на земле, я чувствовал как все вокруг кружилось словно на дьявольской карусели, к горлу подкатывал комок, который вскоре мог превратиться в бурный поток рвоты. Это был конец… Точнее начало конца, ведь этот поступок окончательно обрубил концы в ту, нормальную жизнь, без страха за свою жизнь и жизни близких. Отступать было некуда, теперь я должен был идти только вперед. И, увы, дорога эта была уложена из тел убитых мною людей. Пусть они и служили совершенно другим ценностям, пусть и работали на такого подонка как Пикар, но все это не давало мне право отправлять их на тот свет. Жаль, что истины в нашем мире, можно было достичь только переступив через чей-нибудь труп. Но если это было необходимо, чтобы добраться до Синьена, что ж, я был готов поступить так.
Прошло около тридцати минут, прежде чем я смог перетащить и спрятать тела убитых в мусорном хламе. Пикар оказался на редкость тяжелым, мне стоило больших усилий, чтобы затащить его вглубь помещения и связать. Он все еще был в отключке, но был готов проснуться в любую минуту. Я быстро обшарил его карманы: кошелек, сигареты, мобильный телефон, ничего необычного, а вот в машине все оказалось куда более интересно. Багажник был оборудован под перевозку оружия: под настилом имелась впадина, за которой находилось второе ружье и несколько комплектов одежды, видимо подготовленных на случай кровавой работы и от которой можно было бы легко избавиться. Схватив ружье, я вернулся обратно в склад и к моему возвращению, Хамон уже пришел в себя. Его бедро было разорвано так, что любое движение доставляло ему сильную боль. Он пытался держаться, но все было напрасно, боль каждый раз напоминала о себе.
— Это не ты. Мне просто кажется, болевой шок не более.
— Да что ты говоришь, а как же это — я поднял ружье и легонько прикоснулся к его ране. В туже секунду он закричал, но сразу же прикусил язык. — Разве мертвый может доставлять вполне материальную боль?
— Ты сдох… я видел как твоя машина взорвалась… ничто не могло там выжить.
— Однако, я здесь, и я очень зол на тебя, Хамон. Я вытащил тебя из тюрьмы, пошел на убийство ради твоей свободы и чем ты отплатил мне — попыткой убийства. Знаешь, что делают в тюрьме за такие вещи? Неблагодарность — вот, что я ненавижу в людях твоего сорта. Ты, твой отец, вся ваша кодла заслуживаете гнить в тюряге до скончания ваших жалких дней. Я горбатился на твоего отца столько лет, сколько раз я переступал через долг, ради прихоти твоего отца. И вот теперь, когда я попросил одну простую вещь — выйти из этого проклятого болота, обратно в нормальную жизнь, чем он мне ответил? Попытался убить меня… Неужели, все что я сделал для него, было мало?
— Я не святой отец, нечего исповедоваться передо мной.
Но я не слышал его.
— Я был готов забыть все. Имена, фамилии, адреса, даже свое прошлое, которое так сильно мучило меня, но он выбрал другой путь. Твой отец решил поступить так как он поступал двадцать лет — просто избавиться от человека. Послать кого-то, чтобы он сделал за него эту грязную работу. Странно, я бы никогда бы не подумал, что он поручит это тебе.
— А на что ты надеялся, Дидье? В твоей голове было слишком много лишней информации, и было бы лучше всего, если бы она разлетелась вместе с твоим мозгами. Ты же полицейский, Лефевр, наверняка ты знал, что все так обернется, просто боялся признаться себе в этом. Да и зачем, ведь ты как пес, которого выгнал хозяин, ты надеялся, что он так не поступит, но, увы, просчитался.
— Да, ты прав Хамон. Я надеялся, что с возрастом твой отец изменился, перестал быть таким, каким я знал его долгие годы, но люди не меняются. Никогда. Он как был сволочью, так им и остался: беспринципным и хладнокровным. Ты даже близко не представляешь, кто твой отец. Если бы за каждую смерть к которой он был причастен, давали по одному году заключения, Синьен не вышел бы на свободу и через триста лет.
— Плевать! Он такой, какой есть и изменить ничего нельзя, но от меня ты чего хочешь? Что ты собираешься со мной сделать?
— Ничего…
От удивления Пикар замолчал.
— Хорошего.
— Он тебя найдет. Ты не сможешь спрятаться, а если сумеешь, то найдет твою семью, близких. Ты же знаешь его, он никогда не прощает таких поступков. Ты одиночка, никто не вступится за тебя, ни комиссариат, ни твой начальник Бюжо, никто. А знаешь почему? Потому что мой отец и есть власть. Только благодаря ему ты сейчас тот Лефевр, которого знает весь Париж, подумай сам, что было бы если бы он тебе не помог. Ты бы до сих пор перебирал бы бумажки в каком-нибудь Жен-Велье.
— Возможно ты прав. В таком случае мне надо вернуть долг. Я ведь честный заемщик и должен отдать то, что причитается твоему отцу. Думаю, половину я верну прямо сейчас.
Я положил ружье на землю и здоровой рукой стал заряжать его.
— Что ты собираешься сделать? Не глупи, старик. Позвони моему отцу он даст тебе все, что ты захочешь. Деньги, машины, наркотики, все что хочешь.
— Ты ошибаешься, Хамон. Ты здесь, товар здесь, все козыри у меня на руках. Я могу позвонить в полицию, сдать тебя вместе с наркотой в местный комиссариат на допрос, а завтра ты умрешь, потому что твой отец трус и прекрасно понимает, что рано или поздно, расследование выведет на него, а он этого не может допустить.