Я рассмеялся, поскольку я и сам сталкивался с подобными теориями, и, насколько я знал, они вовсе не были редкостью. Ну, впрочем, достаточно было на улицах любого города понюхать сограждан, чтобы убедиться, что забота о гигиене не является занятием, которому они посвящали бы чрезмерно много времени и внимания. Конечно, не все жители нашей Империи были вонючками, одетыми в никогда не стиранные лохмотья, изобилующие всеми видами паразитов. Наряду со старыми теориями, гласящими, что чистое тело должно затмить грязь души, я уже слышал новые, утверждающие, что чистая душа может жить только в чистом теле. И, хотя обе концепции я считал бессмысленными, но из практических соображений, безусловно, предпочитал вторую. Впрочем, у меня не было чрезмерных требований. Я лишь желал, чтобы мои соседи не смердели, словно вымазанные падалью, и я бы почувствовал разницу между раздеванием девушки и заплывом по сточной канаве. Вот такие скромные желания...
– Пусть себе болтают, что хотят. – Я махнул рукой. – Я знаю, что приятно, когда человек пахнет водой, солнцем и цветами, а не воняет, как дохлая собака. Но многим людям, которых я знаю, столь омерзительный запах вовсе не мешает.
– Сейчас вы воняете, как потная лошадь. – Она громко рассмеялась. – Но это ведь обычное дело, когда возвращаешься из поездки. Но ваша одежда довольно чистая, и по вашему дыханию я чувствую, что вы жуёте корень солодки...
– А вы жуёте мяту! – Парировал я.
– Если бы я захотела поцеловать вас, – она смело посмотрела мне в глаза, – то я хотела бы, чтобы вы запомнили этот поцелуй.
– Надеюсь, прекрасная госпожа, что это будет один из многих поцелуев, которые я запомню.
Я взял её тонкую руку.
– Ну-ну, лишь бы вам только не наскучило. – Фыркнула она, но не отняла руку, а, наоборот, слегка сжала мою.
Я хотел прижать девушку к себе, но она вывернулась, юрко, как ящерица.
– Кыш, кыш! – воскликнула она. – Сначала идите в баню. Потом мы поужинаем, а потом, может быть, я позволю вам, – её глаза заблестели, – показать мне, какой вы славный юноша.
Тем не менее, я не сразу добрался до бани, потому что в тот момент, когда я собирался выйти из комнаты, мы услышали стук в дверь. А потом в них появился Маленький Ясик. Сейчас, в ярко освещённом помещении, он выглядел ещё большее и ещё опаснее, чем в темноте. Можно было на самом деле подумать, что медведь-оборотень спустился с гор и застрял в людском обличии. Но разбойник стоял, опустив голову, а его сложенные на коленях пальцы были стиснуты так сильно, и он так громко ими хрустел, что я подумал, что он точно через минуту их себе переломает.
Дорота села в кресло и долго смотрела на прибывшего мужчину. Чем дольше длился этот молчаливый осмотр, тем больше разбойник нервничал. Он ссутулился, покраснел и вздыхал как кузнечные мехи.
– Знаешь, Ясик, о чём я хочу с тобой поговорить? – Хозяйка наконец сжалилась над его мучениями.
Широкоплечий разбойник тревожно поморщился.
– Не знаю, матушка, – сказал он жалобно, и не нужно было быть гением, чтобы догадаться, что он нагло врёт.
– А мою Касю, наверное, знаешь, а?
– Касю? – Мужчина явно старался придать своему грубому лицу удивлённое выражение.
– Да. Касю. Видимо, ты много ей наобещал, чтобы она пошла с тобой на сеновал...
– На сеновал? – Разбойник так широко открыл глаза, что я мог бы присягнуть, что сейчас он поклянётся всем святым, что не знает, что такое сеновал и для чего он нужен.
– Ты её обрюхатил, Ясик. Девушка плачет ночи напролёт. Аж сердце кровью обливается, когда её слышу.
– Вас это печалит, матушка? – Я бы поклялся, что на лице разбойника отразился ужас.
– А кого бы это не опечалило!? – Она посмотрела на него со злостью. – Такая хорошая девочка. И уберёт. И приготовит. Весёлая. Работящая. А бёдра такие широкие, что будет тебе что ни год детей рожать.