Дядя Толя, помогите принять окончательное решение. Очень прошу Вас, дайте курс…»
Вот и вся предыстория.
Дальше начинается книга.
«Дайте курс» — продолжение «Вам — взлет!».
Легко сказать: «Дайте курс». Куда труднее, однако, этот курс вычислить.
Почему-то мне вспомнился заснеженный далекий аэродром, давнее военное время. На нашем летном поле постоянно дозаправлялись бомбардировщики ДБ-3. Машины сверкали свежей краской, прозрачным плексигласовым остеклением, четкой ясностью звезд; сборные экипажи, состоявшие частью из военных, частью из гражданских пилотов, только что мобилизованных в армию, перегоняли самолеты с завода на фронт.
Летчики сборных экипажей были экипированы весьма пестро и, откровенно говоря, не отличались ни блестящим воинским видом, ни гвардейской выправкой; некоторые щеголяли в засаленных комбинезонах и новеньких армейских валенках; другие были облачены в шинелишки и косматые унты из собачьего меха, а третьи ходили и вовсе в синих, совершенно цивильных стеганках.
И вот в один из абсолютно нелетных дней, когда рваные облака цеплялись за верхушки сосен и остервенившаяся поземка в пять минут заметала человечьи следы, слепое небо застонало моторным гулом. Из облачной ваты точно на центр аэродрома вывалилась очередная перелетная группа.
Появление грузных ДБ-3 в такую погоду казалось чудом. Это был лихой перелет!
Через некоторое время в домик дежурного по аэродрому вошел пожилой человек в куцем солдатском полушубке, громадных, казалось, железных валенках и каком-то совершенно несусветном заячьем треухе.
— Здравствуйте, — сказал старик, — кто тут главный?
— Дежурный по аэродрому к вашим услугам, — представился я.
— Ты? Очень хорошо. Распорядись, пожалуйста, чтобы нас побыстрее заправили.
— Можете передать командиру группы, что торопиться вам некуда. В такую погоду даже мухи не летают. Все равно до завтра вы никуда не уйдете.
— Улетим, — сказал старик и стал вытаскивать из кармана какие-то смятые бумажонки.
Как же мне, мальчишке-истребителю, стало стыдно, когда я взглянул на протянутые документы.
В домике дежурного по аэродрому стоял сам командир перелетной группы, один из первых летчиков-миллионеров нашей страны, лучший мастер слепых и ночных полетов, чье имя мы, еще курсантами аэроклуба, произносили чуть ли не шепотом, робея от восторга и удивления.
В его полетном листе черным по белому было записано: «Вылет разрешается по усмотрению командира корабля». (Это вместо графы, определяющей всем остальным летчикам минимальную высоту нижней кромки облаков и минимальную видимость горизонта в строго отмеренных метрах).
Командир корабля! Кажется, именно в тот далекий день поразила меня музыка этих слов. Поразила на всю жизнь.
Командир корабля — это он днем и ночью в полете.
Командир корабля — это он ведет не знающие усталости машины по самым дальним, по самым порой немыслимым трассам.
Командир корабля — это он обжил сначала Северный, а потом и Южный полюсы Земли.