Но Шотиш вне себя от гнева нисколько не сомневался, что прибор украл Нилканто. Накануне вечером молодой человек видел, как мальчик слонялся возле его комнаты; видели его там и другие.
Обвиняемого привели к Шотишу. Кирон тоже была здесь.
Шотиш сразу же набросился на Нилканто:
— Это ты украл мой чернильный прибор! Куда ты его дел? Принеси сейчас же!
Не раз Шорот бил Нилканто заслуженно и незаслуженно, и мальчик всегда безропотно переносил побои. Но когда в присутствии Кирон его обвинили в краже чернильного прибора, большие глаза его вспыхнули диким огнем, грудь стала порывисто вздыматься, и, если бы Шотиш произнес еще одно слово, Нилканто бросился бы на него, как дикая кошка, и вонзил бы в него ногти своих десяти пальцев.
Кирон отозвала юношу в соседнюю комнату и мягким, нежным голосом сказала:
— Нилу, если ты взял этот прибор, отдай его потихоньку мне, и я обещаю, что никто тебе больше ничего не скажет!
Из широких раскрытых глаз Нилканто закапали крупные слезы, потом он закрыл лицо руками и горько заплакал.
Кирон вышла из комнаты.
— Я уверена, — сказала она, — что Нилканто не брал чернильного прибора.
— Кто, кроме Нилканто, мог это сделать? Никто! — решительно, в один голос возразили Шорот и Шотиш.
— Только не он! — резко ответила Кирон.
Шорот хотел снова позвать мальчика и продолжить допрос, но молодая женщина категорически воспротивилась.
— В таком случае нужно обыскать его комнату и сундук, — предложил Шотиш.
— Если ты сделаешь это, мы станем врагами на всю жизнь, — сказала Кирон. — Я не позволю шпионить за бедным ребенком, который ни в чем не виноват!
При этих словах на ее ресницах блеснули слезы, что и решило дело: никто больше не стал беспокоить Нилканто.
Несправедливость, которую приходилось терпеть неповинному сироте, переполнила сердце Кирон острой жалостью к нему. Она приготовила два хороших комплекта одежды, состоящих из дхоти, рубашки и чадора, пару новых башмаков и вечером, взяв их и банкнот в десять рупий, отправилась в комнату Нилканто. Она хотела, ничего не говоря мальчику, потихоньку положить подарки в его сундучок. Этот сундучок из жести тоже был подарен ею.
Отвязав от угла своего сари связку ключей, Кирон бесшумно открыла сундучок, но не смогла осуществить свое намерение: катушки для запуска бумажного змея, побеги бамбука, полированные раковины для срезания незрелых плодов манго, донышко разбитого стакана и тому подобные предметы, сваленные кучей, доверху заполняли его. Кирон подумала, что, наведя в сундучке порядок, она сумеет уложить туда все вещи. Женщина вынула катушки, волчки и палочки, достала несколько штук грязного и чистого белья и вдруг на самом дне увидела злополучный чернильный прибор Шотиша с красующимся на нем лебедем.
Изумленная Кирон, залившись румянцем, застыла с чернильным прибором в руках. Она не заметила, как в комнату вошел Нилканто. Он все видел.
Мальчик подумал, что Кирон сама, как вор, пробралась в его комнату, чтобы уличить его в воровстве. И вот улика в ее руках! Как сможет он объяснить ей, что украл не из корысти, а ради мщения? Что он хотел бросить чернильный прибор в воды Ганга и лишь из-за минутной слабости не осуществил свое намерение сразу же, а спрятал вещь в сундуке… Как объяснит он ей все это? Ведь он не вор, не вор! Но кто же он тогда? Что ему сказать?.. Он совершил кражу, но он не вор, и со стороны Кирон жестоко и несправедливо подозревать его в воровстве. Нилканто никогда не сможет объяснить ей этого, не сможет он и перенести такого подозрения…
Глубоко вздохнув, Кирон положила чернильный прибор обратно в сундучок. Как вор, прикрыла она его грязными тряпками, сверху уложила катушки от бумажного змея, бамбуковые палочки, волчки, раковины, кусочки стекля и другие мальчишечьи сокровища, а поверх всего положила свои подарки и банкнот в десять рупий.
Но на следующий день мальчик-брахман исчез. Местные жители говорили, что не видели его; полиция не могла его найти. Тогда Шорот предложил: