— Кажись, председатель идет.
Потихоньку вышла в другую дверь и спряталась за скирдой соломы. Звали ее — не дозвались.
Зябко стало. Ярина выглянула из-за скирды и с облегчением вздохнула, убедившись, что Мазур уже и зернохранилище миновал.
— Куда вы девались, Ярина? — спросили ее женщины. — Был Павло Данилович. Звали вас, искали…
— А на что я ему? — хмуро ответила Ярина. — Есть заведующий фермой, с ним пускай и говорит. Вон как раз Веренчук идет навстречу.
Она напряженно, так, что слеза набежала, вглядывалась в Мазура и Веренчука, остановившихся посреди улицы. О чем они договариваются? Как смотрят друг другу в глаза?
Дрогнули сухие сморщенные губы. Что-то тихонько пробормотала про себя Ярина и пошла.
Немного погодя перехватил ее Веренчук и, шевеля, словно кот, прокуренными усами, злым, свистящим шепотом проговорил:
— Что это с вами приключилось, что вы Гуржия во двор не впустили? Себе только вредите… — И еще тише добавил: — Забудьте все, что слышали и видели. Все равно никто не поверит. Это вам не Веренчук. Мазур и с областным начальством за ручку здоровается… Да идите, скажите Гуржию, пусть делает, что велено.
Ярина, ни слова не говоря, обошла его, словно дерево, вдруг выросшее посреди дороги.
Веренчук поглядел ей вслед, и в его бесцветных глазах, поблескивающих двумя мутными лужицами, мелькнули злорадные огоньки.
Уже не станет Ярина принимать на веру хорошие слова Мазура. Не будет смотреть на него с молчаливой приязнью и уважением. В тяжелом, каменном молчании замкнется Ярина. Пускай теперь Мазур почувствует на себе ее недоверчивый, что-то таящий взгляд, как чувствует Веренчук уже не один год.
Ярина не пошла к Гуржию.
Он сам к ней приходил, но напрасно. В десять дворов уже завезли камыш, чтоб весной перекрыть хаты. Обминули только двор Ярины Чередник.
Как-то встретил ее Мазур у фермы и спросил:
— Что случилось, Ярина Григорьевна? Может, камыш плохой?
— Камыш хороший, — избегая его взгляда, ответила она. — Только не надо мне.
— Как так не надо? — удивился и даже начал уже сердиться Мазур. — Ведь мы же с вами говорили.
— А теперь я иначе надумала. Моя хата — моя и забота.
Мазур смотрел на ее неподвижное лицо, на прикрытые тяжелыми веками глаза и не знал, что и сказать.
Подошли односельчане, заговорили о чем-то — у каждого есть дело к председателю, — и Ярина воспользовалась этим, пошла своей дорогой. Уже вдогонку Мазур крикнул ей:
— Заходите, Ярина Григорьевна, поговорим.