— Прежде чем переступить порог вашего дома, я должна признаться в том, что... — зеленые глаза загорелись хищным огнем. — Матерью-хозяйкой клянусь, я никогда не... В общем, я думала, вы сами... Короче, в моих жилах течет волчья кровь. И я пойму, если вы...
Дядюшка Гаюн остановил сбивчивую речь взмахом руки. Молодежь. Ничего-то они не понимают. И дело даже не в том, что гостья оказалась одним из Стражей. Он бы все равно пустил ее под свою крышу. Разве мог он не пустить после почтительной формы, после упоминания Богини Матери. И даже после неприятного признания, которое абсолютно покорило лесовика своей правдивой смелостью.
— Двери моего дома открыты, — проворчал он и насупил брови, скрывая свое истинное настроение: неуместный восторг и недоверчивую растерянность.
Ох, странных гостей нынче пригнал осенний ветер.
Женщина повернулась к крыльцу, а из-за ее плеча на дядюшку сверкнула синим взглядом малышка. Синим, как воды горного озера. Живым. Любопытным. Веселым. И еще более чужим.
Дядюшка Гаюн поспешил опустить глаза и суетливо бросился к избушке.
— У меня там не прибрано... Я сейчас... Я тут... И молока девоньке тепленького, да?
Означенная девонька вдруг громко рассмеялась, обнажив один беленький зубик и, указывая розовым пальчиком за спину лесовика, радостно сообщила:
— Аф-аф!!
Дядюшка испуганно оглянулся. Неужто он так забылся, что не заметил присутствия третьего гостя? Но нет, взгляд уперся в шероховатое дерево сарая, в окне которого маячила любопытная Зойкина морда. И больше никого и ничего.
— Аф-аф! — уверенно повторила девочка и кивнула.
— Да-да... — проворчала ее опекунша, поднимаясь по ступенькам. — Аф-аф... Я и в первый раз прекрасно слышала...
Смешливая Оливка пила молоко из рожка, под который лесовик приспособил полый козий рог, валявшийся в кладовой для неведомых целей. Рог был маленький, элегантно изогнутый и удобно ложился в детскую ручку. Девочка быстро разобралась в нехитром устройстве своей импровизированной кружки и, блаженно зажмурившись и громко чмокая, приканчивала уже вторую порцию.
Дядюшка Гаюн любому напитку в этом мире предпочитал парное козье молоко. И глядя в осоловелые синие глаза он радовался тому, что не одинок в своих пристрастиях. И даже брезгливо сморщенный носик шоны Род не портил настроения. Лесовик ласково поглаживал маленькую спинку в белой рубашечке и, не обращая внимания на шокированные взгляды старшей гостьи, ворковал над белокурой головкой.
А утром лесовик совершил поступок, поразивший его самого до глубины души. Он вошел в загон для коз с первыми лучами солнца, ласково потрепал по круглому боку вредную Зойку и, застегивая на ее шее сделанный за ночь ошейник, сообщил:
— Ты уж не обижайся! Она баба неплохая, хоть и молодая еще. И не шарахайся так, никто тебя не съест... По крайней мере, я на это надеюсь...
Задумчиво наклонил голову к левому плечу и почесал Зойку между рогами.
— И да, на твоем месте я бы ее не злил. Не знаю, сколько там волчьей крови, но рычит она знатно...
Зойка посмотрела на хозяина прозрачным янтарным глазом и мягкими губами ткнулась в середину ладони. Ну что за подлое животное! Целый год портила дядюшке жизнь, а теперь еще и заставляет себя виноватым чувствовать!..
— Лучше бы вам воспользоваться мгновенным переходом, — в десятый раз повторил дядюшка Гаюн, которому я уже девять раз успела сообщить о том, что моих магических способностей не хватит на такую сложную работу.
— До ближайшего эфората день пути. И это налегке и без ребенка.
Я только кивнула и продолжила сборы. А что делать? Афиноген не мог — или не хотел? — назвать мне имя убийцы, утверждая только то, что он в замке, и нам с Оливкой нельзя туда возвращаться. Поэтому стремительный военный совет, в котором участие принимали оборотень, одна штука, и ангел-хранитель, тоже один, постановил: двигаться в уже знакомый мне эфорат, но своим ходом, не пользуясь услугами замкового транспортника.