— Сонь, не дуйся! — веселился Эро. — Все же хорошо! Отдохнешь.
— Не хочу отдыхать.
— Путешествовать — это же здорово!
— Не люблю путешествовать.
— Это же приключение! — блеснул в меня синим глазом и вдруг положил свободную от вожжей руку на мое колено.
— Будет здорово. Обещаю.
Я почувствовала, как внутри меня зазвенел тревожный звоночек, завибрировали струны паники и вдруг стало нечем дышать. «Это же Павлик Эро, — уговаривала себя я. — Всего лишь Павлик. Я же сильнее его в сто раз, наверное. Он же мне друг. Наверное».
Ничего не помогало, волна ужаса медленно растекалась по жилам, полностью лишая разума. Я прикрыла глаза, чтобы только не видеть, что его пальцы от моей ноги отгораживает только тонкий слой ткани. Глубоко вздохнула, изо всех сил стараясь не попасть в омут воспоминаний, вырваться, не думать, не...
Смуглая рука легла на мою коленку и сильные пальцы легко и споро потянули подол юбки вверх. Я не плакала и не дрожала. Я знала, что ему нравится, когда я дрожу, что мой страх доставляет ему удовольствие.
— Молчишь? — прохрипел он мне в ухо. — Ты же знаешь, я не люблю, когда ты молчишь.
Я только зубы сжала сильнее, потому что помнила, как он реагирует на мой крик.
— Нет, ты не волк, — треск ткани и прохладный воздух касается кожи. — Ты заяц. Маленький, рыженький, трусливый заяц. Люблю таких. На обед.
Есть ли что-то отвратительнее его смеха? Вряд ли. Молчу. А он, изображая пальцами походку, медленно поднимается от моей коленки вверх, приговаривая:
— Раз, два, три, четыре, пять,
Вышел зайчик погулять.
Вдруг охотник выбегает...
И я не выдерживаю и кричу, обжигая горло осколками слов. Умоляю прекратить. Плачу навзрыд, хватаю за руки в бесплодной попытке прекратить этот кошмар. Бегу куда-то, прекрасная зная, что выхода нет. Его никогда нет, никогда. А в небе хохочет безумная Койольшауки, ослепляя меня молочным светом луны. Задыхаюсь, а потом снова кричу, пока чья-то рука не обрывает мой крик звонкой пощечиной...
Сердце колотится прямо в ушах. Мне кажется, я даже слышать стала хуже. Хотя и сквозь этот барабанный бой до меня долетает детский плач. Я лежу почему-то в траве. И солнце ослепляет своим блеском. Надо мной склонился бледный Эро и бородатая Зойка.
— Что это было? — у Павлика в голосе нездоровая дрожь.
— Мэ-э-э... — поддакнула Зойка и бросила оценивающий взгляд на брюки знаменитого сыщика.
— У меня лицо горит, — пожаловалась я и села, прижимая к пылающей щеке ладонь.
— Соня, — Эро присел возле меня на корточки и не глядя шлепнул мою козу по губам, когда она со злорадным видом потянулась к его штанине, — ничего не хочешь мне рассказать?