— Ужасно, не спорю, но... — попыталась возмутиться я, искренне недоумевая, как смерти незнакомых мне светлых и темных связаны с пошлыми намеками Эро на нашу связь.
— Не хотел рисковать ребенком. Это ведь их сын, я правильно угадал?
— Нет! — мстительно сощурилась я. — Неправильно!
На секунду мне показалось, что глаза моего старого знакомого выпрыгнут из орбит, пробьют зеленые стеклышки очков и двумя белыми шариками скатятся мне под ноги.
Пауль закашлялся, пытаясь что-то сказать, и я заботливо спросила, потянувшись за стеклянным графином, стоявшим на столе:
— Водички?
Он раздраженно мотнул головой и спросил:
— Твой?
Я недоуменно хлопнула ресничками и все-таки ухватила графин за горло, а потом честно ответила:
— Твой.
— Что-о-о-о? — вот никогда не думала, что Павлик умеет так орать. Он мне всегда казался самым спокойным и сдержанным в нашей четверке.
Ну, и сплетни после этого рева точно уже ничем не пресечешь. Так почему я одна страдать должна?
— Графин твой, — мило улыбнулась, нагло трепеща ресницами. — А ты что подумал?
Эро одарил меня нехорошим взглядом, вырвал из моих рук сосуд с водой и с излишней осторожностью водрузил его на место со словами:
— Один-один. Ребенок убитых?
— Да.
— Он — девочка?
— Да.
— Ну, и язва же ты, Сонька! — возмутился все-таки Павлик. — Ни на грамм не изменилась с нашей последней встречи!
— Зато ты сильно изменился, — поспешила заверить его я и, упреждая вопрос, уточнила:
— Штаны тебе шарму придают. С голым задом ты был не таким... загадочным.
Еще две недели назад Пауль Эро спокойно жил в Дуброво — областном центре Пограничья, лениво занимал должность старшего эфора, время от времени обедал у Ясневских, по вахте выполнял обязанности Стража. И знать не знал о городе с романтичным названием Ивск.