– Да я ненадолго, только узнать кое-что.
– Что там мама, выздоравливает? Все никак не вырвусь к ней в больницу. С этим пострелом Виталькой, ни куда не успеваю. Вот же непоседа и ты представляешь…
– Тёть Аля, кто – моя настоящая мать?
Много лет она боялась, что придёт кто-то и задаст этот вопрос. Старалась быть готовой, но когда Антон, вот так сходу задал его, поняла, все её заготовки могут не выдержать.
– Ты про что? – попыталась улыбнуться Алевтина.
– Вы знаете, про что я говорю. Тётя Аля, лучше скажите сразу, я ведь серьёзно спрашиваю, без шуток. Все равно узнаю, кто такая Козлова.
Алевтина вздрогнула, она не думала, что он уже знает так много и пыталась всё ещё отшутиться:
– Во дворе невесть что болтают, а ты и уши развесил. Не слушай никого. Одна у тебя мать – Валентина. Другой – нет и не было никогда.
Антон смотрел прямо ей в глаза, а она пыталась отклониться от его пронзительного взгляда, что-то искала в ящиках, доставала кастрюли тарелки, протирала чашки. Движения её порывистые и нервные ей самой казались неправильными, но как ещё можно попытаться уйти от ответа:
– Пойду, гляну, Виталька не проснулся.
Вернулась быстро, нужно было решать вопрос, и она не собиралась сдаваться.
– То что ты там себе напридумывал, всё неправда. Так и знай.
Антон облокотился о стол и даже не заметил, что испачкал рукав в муке.
Он произнёс:
– Мама мне всё рассказала. Так что теперь я хочу только одного найти ту женщину, что родила меня тут, в вашей квартире.
Всё. Не стоило ничего выдумывать и изощряться. А может быть и правильно и пора уже скинуть этот груз? Сколько можно таскаться с ним в сердце, оберегать от чужих посягательств. Ведь эта тайна, не только её тайна. И это преступление, не только её преступление. И пусть её осудят, потому что сил нет молчать. Нет сил, притворятся честной, когда совершено такое нечестное дело.
Но с другой стороны, что она сделала не так, чем прогневила небеса? Ведь её намерения и побуждения, только для того чтобы кому-то стало лучше.
И за это – тоже есть наказание?
Алевтина села напротив Антона, взяла его руки, заглянула в глаза и сказала:
– Не осуждай никого из нас, все, что мы сделали – это чтобы тебе было лучше. Чтобы ты – жил в любви.
Он ушел, унося в кармане клочок бумаги вырванный из блокнота, а на нём – адрес.
От станции на автобусе медленно ехали километров двадцать. Старенький автобус казалось, сломается и заглохнет, не доедет до места. Но нет, он как раз по расписанию в девять тридцать утра остановился на площади у поселкового совета. Тут же и клуб и пара магазинчиков и кафешка, видимо вся инфраструктура села находилась в одном этом месте.