– Эй, в чём дело малыш? Тебя что-то тревожит?
– Я просто не понимаю. Столько времени. Я всё работаю. Мы даже сексом почти не занимаемся, вечно усталые. А ты? Тебя это не беспокоит?
– Нет.
Он подошел и обнял её сзади и положил подбородок ей на плечо.
– Но ведь я…
– Ш-ш, тихо. Я знаю, что ты скажешь. Не надо, – он повернул её к себе, – если бы мне нужен был кто-то другой, меня бы здесь не было.
– Но я не понимаю, я даже ребёнка не могу тебе родить. Может я уже старая?
– Чтоб я этого больше не слышал.
– Ты не бросишь меня?
– Нет. Это глупый вопрос.
– Юра. А если бы ты узнал что-то плохое обо мне, что бы ты сделал?
Он посмотрел ей в глаза, свел брови, а потом улыбнулся и сказал:
– Мне всё равно.
То тёмным улицам он шел не разбирая дороги. Иногда останавливался, а потом снова кидался в темноту дворов. Смотрел на окна, в них искрился под мелкой изморосью желтый свет. Антон озирался и как будто искал помощи, словно хотел чтобы кто-то спросил – что случилось. Но вокруг не было никого, или почти никого. Одинокие прохожие понуро опустив плечи, брели по тротуарам прикрываясь зонтами от мелкой измороси. Им точно не было дела до его беды.
В чём состояла эта беда, только он знал. Его мать, вовсе не мать ему, а женщина, которая заплатила пять тысяч долларов. Как можно узнать такое и жить дальше? Жить с осознанием ненужности собственной матери, молоденькой девочке подростку.
Что можно чувствовать? Да, он ощущал себя куском мяса, по которому рубанули острым топором и отсекли одним ударом. Кто это сделал? Кого обвинить и начать ненавидеть, ту – что продала, или ту – что купила? Кто виноват?
Злость кипела и выплёскивалась резкими движениями рук, торопливостью шагов. Он думал, что толкает выложенный плиткой тротуар, но получалось, что плитка толкает его. Он упирался головой в стену, но стена больно давила в голову. Антон крутил головой в поисках той спасительно точки, что должна остановить безумный взгляд, но натыкался на сплошные огни. В панике он размазывал капли дождя по лицу и волосам. В конце концов, он остановился, зажал виски руками и сдавил, попытался выдавить из головы то, что теперь там сидело. Но и тут ничего не получилось. Всё так и осталось без изменений.
И тогда, его обуял страх. Тёмный, панический, он окружил со всех сторон, словно накинул сотни верёвок и начал сдавливать грудь, голову, ноги. Он выжимал настойчиво и хладнокровно. Без надежды сбежать или высвободится из этих пут.
Несколько прохожих обернулись на стоящего посреди тротуара парня. Кто-то прошептал – «чокнутый наверно».
Антон посмотрел на женщину, потом на мужчину, потом ещё на кого-то и ему захотелось спросить у них, знают ли они каково ему сейчас.
Ещё немного. Дыхание уже не такое прерывистое. То состояние, которое он испытал, как только вышел из больницы, немного затихло.
В горячей голове, сотни обрывков мыслей. Как связать их воедино. Дать жизнь новой правде, новому пониманию действительности. Теперь – кому он сын, а кому нет? Он понимал, что не может с этим справится, и должен выплеснуть, но куда? Кому он мог доверить эту тайну, которая разрывает мозги? Распирает изнутри и просит выхода наружу. Кто выслушает и поймёт, кто скажет как поступить? Кто впитает твою печаль как губка и утешит твоё страданье?