— Рад с вами познакомиться, Злата.
Опа!
Если честно, я даже не поняла, что произошло, только и осознала, что мир вдруг стал совсем другим. Он стал совсем другим. Какой у него был голос! Этот голос рисовал гораздо лучше любого художника, он точно наведенный фокус проявил ямочку на волевом подбородке, ярко-синие глаза, чувственные губы, густые темные волосы.
Уж не знаю, природные ли то данные, или он, как Маргарет Тэтчер, брал уроки вокала. Не знаю, как слышат его другие, но судя по его положению и статусу, приблизительно также. Наверняка те работники, которых увольнял Ярослав Алдонин, считали, что им вручили Нобелевскую премию, а не выперли вон.
— Я тоже! Прошу, присаживайтесь!
Он проследовал мимо меня и занял место в кресле рядом с супругой.
— Кофе, чай?
— Воды пожалуйста, — улыбнулся Ярослав, — а для Ларисы зеленый чай.
— Одну минутку.
Я выскользнула в коридор, где сидела моя секретарь.
— Ксюш, принеси зеленый чай и воды.
Девушка кивнула и исчезла за неприметной дверью, где располагалась кухонька, а я, вздохнув поглубже, будто собралась нырять, вернулась в кабинет.
— Я прошу прощения, Ларусь. Совершенно замоталась. Но в любом случае это непростительно с моей стороны. Вот такого нерадивого работника вы хотели принять на работу.
Дверь за моей спиной распахнулась.
Ксюша так не делала, даже с подносом вежливость и воспитание бежали вперед нее, да и в нашей фирме по-другому никак. Вряд ли бы клиентов, готовых платить гонорары в сотни тысяч, устроила бы секретарша, с ноги открывающая дверь.
— Злата… Викторовна, — в дверях с со свернутыми в трубочку листом бумаги в руке замер Кологривов.
— Артем Сергеевич, — вид у меня был определенно недовольный, настолько, что «брокколи» замер, — у вас что-то срочное? — сказано это было сквозь зубы.
— А… нет, то есть да! — он решительно промаршировал к моему столу и опустил передо мной листок.
Какая наглость!
— Считаю необходимым поставить вас в известность!
На листок я не взглянула, зато, надеюсь, все его чакры уничтожила, какие есть.
— Обязательно ознакомлюсь! Когда освобожусь!