— Да разве я? Да неужели я… после такого? Я в долгу не останусь, — заикаясь, стала благодарить Тамара.
— Хватит! — Слов благодарности бабка Люша слушать не хотела. Скоренько выпроводила Тамару, попрощалась сухо. — Чтоб знать никто не знал! — наказала еще раз. — Да сама-то поумней будь. Поглядывай за мужиком своим. Изба веником метется, мужик бабою ведется…
Уже на улице, пройдя чуть ли не квартал, Тамара спохватилась: она забыла узнать у колдуньи, куда сыпать соль и какую дверную ручку натирать, ведь Курдюмова — из Ясногорска. Ехать туда, что ли? Но возвращаться к бабке Люше она не посмела, даже суеверно убоялась повернуть голову назад, оглянуться.
Бережно, словно какой-то драгоценный золотой песок, а не серую соль, несла Тамара кулечек в своей сумочке, боялась сумочку потрясти, в трамвае избегала толкучки. Однако чем ближе к своему дому, тем меньше уповала на волшебный кулечек с солью. «Насильно мил не будешь. Отважу эту студентку, отгоню, а любовь-то Спирина где? На привязи его держать? Где уж тут счастье-то?»
Нет, кулечек не избавил от сомнений — опять в душе делалось темно и тоскливо, как в кладовке без окон, когда там гасят свет, уходя…
Спирин был дома. Сидел на диване, смотрел по телевизору хоккей (это было одно из его мужских увлечений) и пил из большой деревянной кружки пиво, закусывая сушеными окунями. После нескольких неминуемых дежурных фраз Тамара устало навалилась на косяк в дверном проеме, сбоку наблюдала за мужем — и с чувством любви, и с чувством какой-то практической невозможности этой любви, словно впереди надвигалась разлука.
— Ты чего, лапа? — повернулся к ней Спирин: он, видимо, почувствовал на себе ее долгий взгляд.
— Я так, ничего, задумалась что-то, — смутилась Тамара.
— Иди ко мне, лапа. Посидим. «Спартак» все равно проиграл, я уже не смотрю…
Тамара сначала не поняла его слов, как будто не могла уже рассчитывать на законную нежность живущего с ней мужчины. Замешкалась. Как она бывала счастлива еще недавно, когда Спирин звал ее к себе! Она переставала ощущать себя в его взгляде, в его тепле, в его шепоте!
— Ты почему такая грустная? — спросил он, усаживая ее к себе на колени. И, не дожидаясь ответа, заговорил обобщенно: — Человек — удивительно неустойчивая система. Поднимется не с той ноги, и любая ерунда может стать причиной для огорчения… Ты сегодня тоже не с той ноги встала? — Он опять спросил, но ответ, казалось, ему опять не был нужен. — Интересно получается: лапа встала не с той лапы, — рассмеялся Спирин. — Пивка, лап, хочешь? С рыбкой? Отлично…
Он подносил к ее рту маленькие ломтики соленой рыбы, она брала их губами и запивала прохладным пивом, которое всегда недолюбливала из-за горькости, но сегодняшнее, сдобренное ласковостью Спирина, почти не горчило. Он улыбался ей, омывая ее теплой голубизной своих глаз, и Тамара отмякала, сиюминутная радость разряжала нервную издерганность последних дней.
— Скажи мне, Спирин, — ластясь к нему, заговорила Тамара. — Мужчины часто обманывают женщин?
— Что за намеки! — усмехнулся он. — Умный мужчина никогда не будет обманывать женщину.
— Стало быть, ты мне всегда говоришь только правду?
— Какие сомнения! — решительно парировал Спирин. — Конечно! Я всем говорю только правду. Другое дело, что у всякой правды есть свои ограничители… Всей правды даже прокурор не должен знать… — Спирин любил приводить примеры, ассоциации с правовым уклоном, недаром преподавал в юридическом университете: — Если бы преступники не ограничивали правду о своих преступлениях и своих намерениях на допросах у прокурора или следователя, они бы значительно дольше сидели в тюрьме… Правда, истина — категория особенная, — начинал философствовать Спирин. — Пушкин, к примеру, говорил в таком роде: когда я представляю себя перед Богом, то чувствую подлость в каждой своей поджилке… Так это гениальный Пушкин! А уж куда нам, грешным.
— Ты просто мастер выкручиваться! — рассмеялась Тамара.
— Да нет же! — сопротивлялся Спирин. — У меня просто есть свой кодекс.
— Скажи хотя бы одну статью из этого кодекса.
— Пожалуйста! Это русская народная пословица: свою жену весь век люби, весь век с ней живи, но всей правды никогда не сказывай…
— Хитрец! — сказала Тамара и больше не пробовала проникать к нему в душу. Да и не нужно! Ведь Спирин этим вечером был с ней таким добрым, таким домашним, таким Тамариным и, казалось, таким беззащитным перед распущенностью Курдюмовой.
«Не отдам! — мысленно твердила Тамара своей сопернице в этот вечер. — Ни за что его не отдам. Нет!»