— Ябрей — нассия? — спросила она.
— Нация, — подтвердила Мария.
— Люди нету нассия, — заявила Майис.
— Почему? На земле очень много национальностей…
— Нету. Нуча-русский, саха-якут, ябрей, немес — нету. Люди дба нассия: хоросий люди, плохой люди.
— Больше никому не говори так.
— Тюрма? — усмехнулась Майис.
Простившись с гостеприимной семьей, Мария забрала дочь домой и уже на следующий день встала у конвейера кирпичной формовки чуть ли не на том самом месте, где погиб ее муж.
Шла четвертая сталинская пятилетка. Продовольственные карточки упразднили, как обещалось на прошлогодней сессии Верховного Совета СССР. Но развернутой торговли мукой, крупами и макаронными изделиями, о чем тоже говорили на сессии, не последовало. Без привычного минимума карточных продуктов стало еще труднее. Продовольствие поступало на Север с перебоями, местного зерна после нескольких лет засухи и неурожая недоставало, а цены на рынке были запредельными. За хлебом отстаивали в очередях по многу часов. В поселковой пекарне его пекли малыми партиями, да и тот был вязким, горьковато-кислым и хрустел на зубах от песка, невесть как попавшего в муку. Поэтому по воскресеньям Мария на всю неделю пекла по незамысловатому рецепту Майис пресные якутские лепешки из грубомолотой муки с отрубями.
Ближе к Новому году с политинформацией и тематическими лекциями на завод начали приезжать городские лекторы из общества «Знание». Слушая их, Мария думала об Изочке.
— Ежечасно в Индии от негигиенических родов умирает двадцать женщин, а около десяти миллионов детей в год — от голода, заразных болезней и недосмотра, — рассказывал лектор об ужасной жизни за рубежом.
У Марии сжималось сердце: присматривать за Изочкой оставалась полубезумная бабка-соседка. Хрипло каркая над ребенком похабные частушки, нянька сама же над ними и хохотала, во всю ширь разевая беззубый рот. Правда, службу несла исправно, легонько похлопывая по Изочкиному бочку даже тогда, когда задремывала ненароком, по часам кормила из берестяного рожка подогретым на печном поду молоком, а вместо пустышки совала девочке чистую тряпку-закрутку со смоченным в молоке кусочком лепешки. Приходилось закрывать глаза на все эти варварские ухищрения. Мария была готова мириться с чем угодно, лишь бы дочка не голодала.
Знакомая еврейка поделилась двумя банками американских сардин из заграничной посылки, которую по неведомой причине не раскурочили на почте. В выходной день, закутав дочку поверх одеяла в бушлат Хаима и прихватив сардины, Мария отправилась к Майис.
Хозяева так обрадовались, словно только что ждали их в гости. Майис принялась тискать и тетешкать Изочку, Степан выставил на стол все, что имелось в доме. Попробовал консервированный деликатес и удивился:
— Зачем американ хоросий рыба спортил?
Майис педагогично нахмурила брови, и Степан, спохватившись, похвалил:
— Хоросий, хоросий сардин. Когда голодный, есь мозно.
— Есь нада, голодай нету!
Пресекая протесты Марии, Майис доверху набила ее сумку мороженым мясом:
— Изоська мясо есь, расти болсой, тостый!
Мяса хватило надолго. Крепкий бульон перед сном заменял Изочке молоко, после него она крепче спала. Няньке, ополоумевшей и пустившей по подбородку слюну от одного только мясного запаха, тоже перепал порядочный кусок с мозговой костью для супа. Но дома гостинец тут же прибрала невестка и скормила своей ораве в пять ртов, а чтобы свекровь не выла, пригрозила ей набело выскобленной костью.
Однажды престарелая нянька не удержала Изочку в немощных руках и уронила ее на пол. Ребенок не пострадал, но Мария отказалась от услуг бабки. Доверять ей дочку она уже не могла. Да и часть трудно добываемой пищи была, таким образом, спасена от истребления не по годам прожорливой старухой.