Майис помогла ей вдеть украшения в уши.
— Сейчас я встану за окном, — сказал Степан, — у меня рубашка темная, окно станет как зеркало, и ты в него посмотришься.
Он выскочил за дверь. Все столпились у окна. Мария не узнала себя: из смутного отражения на нее смотрела прекрасная незнакомка со светлым лицом в ореоле дымчатых волос. В ее ушах белели крупные серьги-женщины. Мария помотала головой, вгляделась, и вдруг ей почудилось, что она и впрямь видит грациозно покачивающихся женщин в нарядных оборчатых платьях, которые идут поодаль за весело бегущими детьми…
— Ты очень красивая, — вздохнула Майис. — Знаешь, всякое бывает. Может, там, в городе, найдешь свое счастье…
Мария всплеснула руками:
— Ой, чуть не забыла, — и сдернула платок с таинственной горки, возвышавшейся на столе, — это тебе!
— О-о-о! — только и смогла воскликнуть Майис, с размаху усевшись на голые доски кровати.
Под платком скрывалась швейная машинка! Не совсем, правда, новая, и без футляра, но расписанная по бокам черной лакированной «талии» будто изнутри светящимся серебристым узором, с покрытыми блестящим никелем деталями, с белой костяной ручкой на изящном изгибе рукоятки она была чудо как хороша.
Изочка знала, каких трудов стоило Марии купить эту машинку. Весь год она подтягивала по русскому языку нерадивого сына начальника. Пришлось, конечно, добавить — на доплату ушли деньги, вырученные от продажи настенных часов с боем.
Майис любовно огладила машинку ладонью, крутанула ручку, и пришел в движение, ровненько застрекотал послушный механизм, деловито застучала острым клювом никелированная цапля…
Когда радость от подарков поутихла, Майис заплакала:
— Как я буду без Изочки, без моей чычаах-птички?
Мария обняла Майис и тоже пригорюнилась:
— А как мы без вас?
— Ну-ну, потоп начался, не на край света, всего-то двое суток пути до города, а если лошадь резвая, так и того меньше, — заворчал Степан и вынес ванну с вещами на улицу. У дороги уже ждала телега, запряженная заводской лошадкой, — начальник на прощание разрешил переезжающим воспользоваться казенным транспортом.
Начиналась новая, незнакомая жизнь. Изочке и Марии было одновременно и весело, и страшно.
— Здесь мы будем жить?! — радостно закричала только что проснувшаяся Изочка, когда утром второго дня они, миновав ряд землянок, огородов и засыпных дощатых домишек, прибыли к длинному дому, обнесенному решетчатым забором.
— Да, — подтвердила Мария, разминая затекшие ноги, — именно здесь, на этой улице. Она называется Первая Колхозная.
Кучер помог занести ванну в просторную, светлую комнату, обращенную окнами к солнцу. Посреди комнаты возвышалась диковинная круглая печка, обшитая листовым железом, выкрашенным черной краской.
— Голландка, — произнесла Мария незнакомое для Изочки слово. — Дает много тепла, но готовить на ней нельзя. Боже мой, какая черная.
— А разве мы больше не станем ничего варить? — удивилась Изочка.
— В общежитии есть общая кухня.