Повторила твердо:
— Ни к чему это.
И подруга смолчала.
Как все маленькие почемучки, Алена одолевала вопросами, быстро-быстро перебирая руками в воздухе: почему дождик плачет, почему солнышко просвечивает сквозь ладошку, куда лето девалось? Мячик закатился под шкаф, заглянула — испугалась:
— Там ночь живет?
Пытала Александру Ивановну:
— Мне шесть лет, а тебе сколько?
— Много, Аленушка.
— Сколько это — много?
Бабушка ответила.
Внучка с удивлением ударила тыльной стороной ладони о другую ладонь:
— О-о, как дорого!
Она мечтала подружиться с детьми. Подошла к ним во дворе, а они от нее разбежались. Алена поняла — почему — и не рассердилась на них. Ведь они умели разговаривать друг с другом, а она не могла. Вокруг нее расстилался беспредельный, мрачный океан тишины, в котором тонули человеческие голоса и остальные звуки.
Алена очень хотела научиться читать — и научилась. Теперь она верила, что если сильно-сильно захочет, то заговорит. Она встала на скамейку во дворе, открыла рот и закричала. Горлу стало больно, будто вместо голоса наверх вырвалось и поперхнулось сердце, и трудно было потом выдавить лишний, заглотанный в натуге воздух. А ребята издалека показывали на нее пальцами и смеялись. Заметив это, она в отчаянии упала со скамейки и начала рыдать. Прибежала бабушка и унесла внучку на руках домой.
Когда бабушка рассказала ей о маме, Алена осознала, что человек не бесконечен. Груз этого знания оказался слишком тяжким, и она стала искать заступничества. Задолго до того, как бабушка показала ей на иконе Иисуса и объяснила, как умела, кто Он такой, Алена создала свою маленькую детскую религию. Узнав о Боге, она совсем не удивилась. Она ведь давно уже знала Его и часто рисовала таким, каким представляла.
Бабушка немножко сердилась, что внучка пачкается красками. Алена просила бабушку ничего не убирать на столе, какой бы на нем ни был кавардак. А та опять сердилась. Однажды не вытерпела, смела все Аленины бумажки со стола в мусорное ведро и велела выбрать оттуда только самое нужное. А Алена выбрала все, и ведро снова опустело. Потом бабушка смирилась, хотя ей почему-то чаще всего не нравились внучкины картины.
— А это что? — спросила она, показывая на большой глаз, повторяющийся в углу каждого рисунка.
— Это — Бог, — пояснила Алена и прижала руки к груди, — мой Бог.
Катерина не без ядовитой ехидцы рассказывала соседкам, что Александра Ивановна подсаживает Алену поближе к телевизору, когда идет программа модного экстрасенса, вытравляющего людские болячки огнем своего сатанинского взгляда. То одним ушком поворачивает внучку к экрану, то другим, а то вперед пестрыми глазками.
Изольда незаметно подложила подруге молитвослов. Специально в церковь зашла и купила. Александра Ивановна выучила «Отче наш», купила лампадку и, стесняясь, подвесила за иконой и посудным шкафом. Иконы нынче висели в любом доме, и никто хозяев в религиозности не подозревал — просто мода такая, а если лампадку увидят, то это уже слишком, могли сказать, что совсем Александра Ивановна стала набожная.
Ей захотелось исповедаться в церкви. Исповедь она понимала по-своему и не думала об отпущении грехов, а внешнюю сторону таинства представляла так, как видела в недавнем фильме. Полагала, что священник с мудрыми проникновенными глазами посмотрит на нее внимательно и отошлет к закрытой темными портьерами двери — все равно что в кабинку междугородки, только двери не стеклянные. И тогда она сядет на стульчик в кабинке и поговорит сама с собой, точно зная, что ее слушают и понимают. А после того, как она уйдет, задумчивый священник перескажет Богу все, о чем она говорила. Ведь кто же он такой, как не посредник между Господом и человеком?
Но здесь все было не так. Не было видно кабинки, и священник к ней сам не подошел. Александра Ивановна тихо ушла и решила исповедаться Господу дома, напрямую, даже дверь заперла на два оборота и телефон выключила, чтобы побыть с Ним наедине. С тех пор ежевечерний разговор с Богом стал привычкой. Обращаясь к неземному мальчику и стараясь обойти взглядом Богородицу, Александра Ивановна вначале быстренько проборматывала «Отче наш», как «Сим-сим, откройся», словно поворачивала ключик в двери, ведущей к Нему. Затем обстоятельно и долго докладывала о некоторых событиях своей жизни, о политических и международных новостях и просила счастья и здоровья Аленушке и всем хорошим людям на Земле. Прислушиваясь к звукам извне, заканчивала своеобразное собеседование несколько «поздравительно»: