Будь спокойна, о нем будут заботиться!
На ясных голубых глазах опечаленной принцессы выступили слезы. Она тяжело вздохнула и с раздражением начала стучать носком по ковру. Зозо был единственным существом, которое она любила.
В холодной, надменной принцессе не было ни молодых порывов, ни девичьего любопытства, ни смутного стремления к неизвестному. Любовь, желания не существовали для этой невозмутимой души, замкнутой для всего возвышенного. А между тем в ее жилах текла пылкая кровь дочерей Марии Терезии, горячих, ненасытных любовниц: Марии Каролины, королевы неаполитанской, знаменитой своим распутством; Марии Амелии, герцогини пармской, имевшей бесчисленных любовников; казненной королевы Марии Антуанетты, прославившейся громкой историей с ожерельем и двусмысленной дружбой с герцогиней де Полиньяк и принцессой де Ламболь. Но час пробуждения еще не пробил, и чувства еще спали в груди Марии Луизы. Только иногда ощущала она трепет – предвестник чувственных наслаждений, впоследствии наполнивших всю ее жизнь и сделавших из нее развратницу, которой Франция была обязана своим позором, а Наполеон – своим пленом на острове Св. Елены. У нее чувственность заменила сердце, ум, волю, разум, честность, она для утоления неугасимой жажды любви изменила мужу, бросила сына, отказалась от трона, забыла всякий стыд и навсегда опозорила свое имя. Но теперь Мария Луиза рассеянно слушала долетавшие до нее намеки на любовь. Как ни охраняли ее в затворнической жизни – в Лаксенбургском монастыре, в садах Шенбрунна, в императорском дворце в Вене, к ней все-таки нашла доступ почтительная, но смелая любовь.
Однажды, во время прогулки по Шенбруннскому парку, принцесса увидела на поверхности пруда, посреди водяных растений, красивый голубой цветок, который ей захотелось сорвать. Очутившись на сыром, скользком берегу, она неосторожно нагнулась, потеряла равновесие и чуть не упала в тинистую воду, между тем как отчаянные крики ее воспитательницы обращали в бегство уток и разгоняли лебедей, величественно удалявшихся с полураспущенными крыльями, подобно белым парусам. Вдруг чья-то рука поддержала и вывела на твердую зехмлю ошеломленную, но уже оправившуюся от испуга Марию Луизу. Ни она, ни ее воспитательница не знали изящного кавалера, почтительно склонившегося перед ними. Принцесса милостиво улыбнулась так кстати подоспевшему спасителю и сказала, протягивая ему руку:
– Благодарю вас! Без вашей помощи я барахталась бы в грязи, как эти бедные утки, испугавшиеся, кажется, не меньше меня.
Незнакомец молча склонился над протянутой рукой и запечатлел на ней почтительный поцелуй.
– И все это из-за цветка, которого я все-таки не достала, – продолжала Мария Луиза.
Обращение и наружность кавалера произвели на нее благоприятное впечатление. Поскользнувшись, она сильно задела ногой тот кустик водорослей, среди которого рос цветок-искуситель, и все поплыло по воде вслед за лебедями.
Не успела эрцгерцогиня закончить свои слова, как незнакомец в своем элегантном костюме, в напудренном парике, в шелковых чулках и со шпагой, не колеблясь, бросился в прозрачную воду глубокого пруда. Она была страшно холодна, так как стояла уже глубокая осень. Сильно работая руками, он не без грации доплыл до пучка зелени, уносимого течением, сорвал желанный цветок и вернулся на берег.
Изумленная и очарованная, Мария Луиза с живым интересом взглянула на человека, который, удачно удержав ее от падения в воду, не задумался принять ледяную ванну, чтобы добыть понравившийся ей Цветок, и даже не обратила внимания на беспорядок в костюме изящного кавалера. А он действительно имел комичный вид в платье, испачканном тиной, и в съехавшем на сторону парике, в котором запутались водяные растения, а из его шляпы вода лилась, как из лейки.