— Да я чё?.. Я ж ничё... — пробормотал главарь.
— Чё ты чёкаешь? — возвысил глас Аполлон. — Ты, думаешь, Гомер честной? Ты на деле — конь простой! Мерин сивый, конёк-горбунок подкроватный!
«И откуда такие перлы сыплются?!» — подумалось парню, и он слегка замешкался.
Всё же авторитет следовало хоть как-то защитить, поэтому главный конемужик рискнул посопротивляться:
— Так, я не понял... Ой!
Аполлон попросту сцапал главаря за нос, вывернул его, а другой рукой выхватил странную статую. Кентавр вырвался, отскочил и обиженно закричал:
— Отдай!
— Статую хочешь? — Ромашкин взялся за неё, как за дубину. — Да я вас всех поубиваю этой бабой.
И вот здесь произошло самое странное и жуткое за истекшую четверть часа: весь этот тупоумный табун заржал, как накуренный.
XXII
Если вы потерялись в пустыне, напишите
SOS на снегу, и вас найдут с самолета...
Неизвестный офицер
Кентавры смеялись долго, некоторые упали и били копытами, поднимая новые и новые облака пыли, отчего чихали, и снова ржали безудержно и неистово. До слёз хохотали, до всхлипов бессилия.
— Ну, ты залепил, человече! — проговорил, отдышавшись, главарь. — Убьёт он нас... А ты это видел?
Конемужики стали показывать Аполлону свои чёрные гноящиеся раны, предъявил свою и бугор.
— Нас давным-давно всех замочил Геракл, чтоб ему с неба хрястнуться. Беспредельщик он отъявленный... Яд Лернейской гидры, высший сорт, даже Хирона не пожалел, падла. Мы все тут жмурики, мертвее не сыщешь.
Новость требовала осмысления. Ромашкин молча отдал статую расписной дамы главному кентавру и отошёл в сторону, неосознанно ощупывая дрожащими пальцами дыру в своей груди.
— Так я тоже... того?.. — выдохнул он настолько жалким голосом, что кентавры посовестились ржать.
— Слышь? — участливо окликнул Аполлона бугор. — Ты это, ну, типа, чё уж...
Слова были не из изысканных, но в целом утешали.
— Так, тпру! — Лицо Ромашкина осветила счастливая идея. — Мне же этот ваш лодочник так и сказал, мол, тебе здесь не место! А я-то, дурак, подумал, что он меня только собирался везти через Стикс...