— Нет-нет-нет, я не могу ошибиться, боги дали мне дар различать... Ты не ровня смертным, юноша. А! Ты, очевидно, шутишь над стариком Омеросом!
Мужчина подошёл к Ромашкину и коснулся его плеча, мол, что же ты так.
Это прикосновение вновь напомнило Аполлону Калхаса — Эриманф, Омерос, или кто он там был, потерял сознание и мешком осел на пол, застеленный коврами.
— Что за ерунда? Не я, так другие с копыт валятся. Ну, хоть мягко приземлился, — прошептал студент и пошёл искать воду.
Кувшин холодненькой водички, взятый со стола, беспардонно вылитый Ромашкиным на голову философа, привёл того в сознание.
Пока мудрец ворочался и бессвязно бормотал, Ромашкин сидел на его месте, планируя предстоящий разговор.
— Говорить можешь? — спросил он Омероса, когда тот, наконец, поднялся на ноги.
— Да.
Студент видел перед собой испуганного человека, и это снова было так похоже на старого данайского предсказателя.
— Тогда слушай, — произнёс Ромашкин. — Меня зовут Аполлон, но я не из вашего мира. Ага, это ты прочухал. Здесь, у вас, в Дельфах, находится моя, ну, соплеменница. Мне надо найти её и вместе мы вернёмся домой, в свой мир. Не теряешь нить?
— Нет, что ты. Я это всё увидел, когда коснулся твоего плеча, — тихо ответил Омерос. — И не только это...
— Отлично. Мне нужна твоя помощь. Ты мудрец и водишься с местными высшими, с олимпийцами. Мне надо знать, как вернуться. Что сделать и так далее. Понял?
— Да-да... — Философ замялся. — Только я тебе вряд ли помогу. Видишь ли, я сочинитель и сказитель, а никакой не мудрец.
— То есть?!
— Я собираю сказанья и присочиняю от себя. Поэтому боги любят меня послушать. Я для них вроде потешника. А для смертных — многознатец и друг богов. Зато все хроники — моя тема. Потихоньку дорабатываю сказание об осаде Трои. Веришь-нет, но её взяли при помощи специального такого полого коня, в котором...
— Тпру!.. — Ромашкин отлично знал, что там было в коне.
Студент испытал немалое разочарование, но решил продолжить расспросы, вдруг всё-таки будет польза:
— А слепота эта твоя зачем?
Омерос рассмеялся мелким смешком:
— Это часть представления. Гениальная находка. Олимпийцы, а в особенности царственная супруга Тучегонителя, смеются, когда я корчу из себя слепого. Причём они могут бывать здесь специально, чтобы, не обнаруживая своего присутствия, глядеть, как я неуклюже управляюсь, а потом вдруг ловко ту же женщину... Ну, ты понимаешь...
— Значит ты всего лишь шут. — Аполлон решительно не знал, чем может помочь ему дурной клоун, собирающий фольклор, но его замечание весьма и весьма задело Омероса.
— Да, я шут! — воскликнул он, запахиваясь подолом туники. — Но кто может быть ближе к царю царей?