Ромашкин опять стал как бы зримым для самого себя, вновь его решимость собиралась в каменную фигуру. Изумляясь такой внутренней визуализации, Аполлон не забывал вслушиваться и вглядываться в окрестную темень.
Не понимая природы и механики своего преображения, он следовал странному наитию. Краем сознания он отметил, что эти переживания похожи на какой-то самогипноз или аутотренинг, о которых он когда-то или читал статьи, или смотрел передачу. И тут же пришла ёрническая мысль: «Вот что значит получить булыжником по кумполу!» Вопреки опасениям студента, эта мысль не рассыпала сосредоточенную медитативность разума, и процесс вызревания нового характера продолжился. Кирпичики решимости цементировались смесью гнева на себя и обидчиков, стыдом за немужскую слабость, досадой за готовность следовать событиям, а не формировать их.
И в тот момент, когда Аполлон полностью вылепил новый образ себя, лес озарился, и над ним показался неопознанный летающий объект. Объект стремительно приближался к пляжу, и вскоре Ромашкин различил сначала четвёрку лошадей, а затем и влекомую ими колесницу. Всё это сияло почти нестерпимым светом, на колеснице стоял здоровенный бородатый мужик. Мужик скалился и небрежно расшвыривал молнии. Прямо вот сеятель электрических разрядов, хмыкнул студент.
За колесницей не менее быстро двигался фронт чёрных туч, и если бы не всполохи электричества да сияние волшебной квадриги, Аполлон ничего бы не увидел.
Колесница в считанные секунды достигла кромки леса и продолжила своё неровное движение над пляжем и почти над самим Ромашкиным.
— Ну, Зевс, так Зевс, — процедил парень сквозь зубы, подскочил к ближайшему камню и метнул его в удаляющуюся колесницу.
Хотя она и виляла так, что Аполлон подумал, дескать, небесную дорогу мостили наши люди, но камень прилетел на редкость удачно — точнёхонько в лопатку Зевса.
Тучегонитель подался вперёд, поводья на мгновение ослабли и волшебные лошади пошли вразнос. Дальше квадрига чертила сумасшедшую траекторию криво сделанной китайской петарды, и Ромашкину стало немного совестно. Особенно, когда эта огромная петарда врезалась-таки в морскую гладь. Катастрофа случилась в нескольких десятках километров от берега — Зевс слишком быстро гнал.
Бахнуло неслабо.
И стало темно, как ночью.
Собственно, ночь и была.
Всё это время Аполлон, отвесив челюсть, смотрел на учинённую им феерию.
«А борзометр лучше чуть-чуть подкрутить на минус», — подумалось ему. Он ждал, что главный местный бог вынырнет и примчится разбираться. И, невзирая на железобетонную уверенность в своих силах, Ромашкин опасался прямого столкновения с Тучегонителем. Молния прилетит — наверняка мало не покажется. Не копьё Диомеда всё-таки...
Конечно, в собственном бессмертии студент уже пару раз убедился, но умирать всё-таки было больно. Следовало бы, наверное, уйти в лес. Ромашкин стал неспешно пятиться к деревьям. Зевс не выныривал.
— Не зашиб же я тебя, в самом-то деле... — пробормотал Аполлон и, отвернувшись от моря, зашагал к роще.
И тут его догнала волна.
Она подхватила Аполлона и зашвырнула в крону какого-то дерева.
Уцепившись руками за ветки, парень повис, но всё было мокрым и скользким...
Падение принесло перелом обеих ног и ушиб левого бока. Зато студент ни на миг не потерял концентрации духа и даже не пикнул, когда услышал хруст собственных костей.
Разумеется, было больно. Он морщился, вправляя кости. Действовал, опять же, по наитию. Дескать, положу вот так, срастётся быстрее и ровнее.
Срослось.
Через три минуты мокрый и раздражённый Аполлон Ромашкин вернулся на берег.