— В смысле?! — озадачился Ромашкин.
— Не обращай внимания, воин, это я про себя. Ты, я вижу, не здешний, и не данаец.
— Там, впереди, будет порт? Мне бы в Дельфы.
Старик кивнул. Мальчик, не сводя с Аполлона настороженных глаз, отступил за старика и снова замер.
— Ну, ладно, — сказал Ромашкин. — Пойдём, что ли.
И они пошли. Старик ковылял, опираясь на посох, мальчик, прятался за ним, а студенту было уже всё равно. Толку от попутчиков особо не было, но зато не один.
Попытки разговорить странную пару результата не дали. Мальчишку Аполлон счёл немым.
Через полчаса старик остановился и затем свернул к валунам, на которых можно было бы посидеть. Мальчик последовал за ним. Седовласый, кряхтя, опустился на большой нагретый солнцем камень и заявил:
— Мне нужно отдохнуть. Иди дальше сам, воин.
— Да с чего ты взял, что я воин? — Ромашкин присел рядом на другой валун, а мальчишка присоседился к старику.
— Оружие, рост, путешествуешь один, идёшь из стана данайцев. На вора не похож, слишком лицо... честное.
— Ну, пусть так, — согласился Аполлон и показал на треугольный предмет, топорщившийся в мешке старика:
— А что это у тебя?
— Это самбука.
— Правда? Наливай! — Ромашкин никогда не пил этого коктейля, хотя и слышал название.
— Да ты поэт, — сказал старик и извлёк из мешка музыкальный инструмент с тремя струнами.
Он заиграл довольно сносную неторопливую мелодию. Звучала самбука так себе, но на безрыбье...
Мальчонка заскучал. Сперва он встал и побродил поодаль, затем принялся поднимать камни и бросать их в море.
Ромашкин сомлел. Разморённый звуками греческих струн и шелестом волн, он погрузился в дрёму, а потом случилось неприятное.
Его голову пронзила убийственная боль, в глазах вспыхнул обжигающий свет, а после наступила тьма, пожравшая яркую белую вспышку, и вскоре ничего не стало — ни света, ни тьмы, ни Аполлона.
XI
Я с детства мечтал стать врачом