У девушки выкристаллизовались две гипотезы.
Первая. Время идёт неодинаково для неё и остального здешнего мира.
Вторая. Всё вокруг существует в ином темпе, чем она... А, нет, это опять первая гипотеза!
Пифия рассмеялась и сказала вслух:
— Да, Ленок, теоретик из тебя неважнецкий!
Посреди вселенской тишины это заявление прозвучало, конечно, сиротливо, зато, к немалому удивлению студентки, на чистом русском языке.
— Вот это, блин, круто, — непроизвольно выдохнула Елена Дельфийская, и то слово, которое постоянно превращалось в «лепёшку», осталось «блином».
А ещё Ленке показалось, что землю чуть-чуть тряхнуло.
Странно.
— Блин! — крикнула девушка.
Короткая лёгкая дрожь под ногами.
— Лепёшка! — протестировала Ленка.
Ничего.
— Блин!
Тряхнуло.
Студентка покумекала-покумекала и сделала то, чего старалась не делать примерно с шестого класса средней школы — выматерилась.
Упомянутая нечестная женщина, славная распутным поведением, содержала в себе всего четыре буквы, зато какие! Землю сотрясло так, что некоторые застывшие люди закачались. Хорошо хоть, не попадали.
«Загни я трёхэтажным, произошло бы землетрясение», — смекнула Ленка и мгновенно прониклась уважением к термоядерному пласту русской словесности.
Открытие было, как минимум, небесполезным. Может, правы те, кто утверждает, дескать, матерщина когда-то имела силу сакральных заклинаний, разрушающих горы, останавливающих реки и чёрт знает ещё что делающих.
Ленка вернулась к насущному. Итак, она стоит на скамье, смотрит примерно на полстакана воды, висящей над Эпиметеем.
Переместив туда же ещё несколько пригоршней воды, а потом и всю остальную лужу, стоявшую на плотном навесе из бычьих шкур, девушка слезла со скамьи и аккуратно задвинула её обратно. Для завершения каверзы Ленка завязала в общий узел тесьму на сандалиях верховного жреца. Двинется — упадёт.
Делу — время. Теперь можно было заняться, так сказать, прихожанами.