— Давай, плесни балтийцу, — подставил кружку конструктор. — Значит, говоришь, морду его припомнил? Наглую рыжую?
— Ага, — рассмеялся Василий Иванович, — точно, наглую рыжую морду. Так вот, достал он из сейфа бумажку какую-то и мне показывает. В руки, говорит, не дам — бумажка, мол, эта теперь бесценная. Тут к нему еще мужик какой-то вошел, седоватый такой, с усиками. Чумайс его то ли Ленчиком, то ли Левчиком называл. Посидели они рядом чуток, пошушукались, потом рыжий бумажку убрал, а мне ксерокопию ее бросил. Держи, говорит, хоть знать будешь, на чем погорел. Ну взял я ее, посмотрел. Действительно, хитрый гад оказался, тогда еще что-то почуял, подстраховался. Встал я, короче, глянул на этих двух голубков. Мелкими жуликами они мне тогда показались, что под бандитов косят. Но, видать, и во мне в тот момент тоже что-то такое было оттуда, из девяностых, раз они тут же головы повтягивали и глазками забегали, как терпилы на стрелке. Вот, правда, не вру, полное ощущение, что щас братаны ввалятся и вломят всем не по-детски… Ну, братаны, конечно, не ввалились — мордовороты вошли чумайсовы. Под руки меня взяли и к дверям, к дверям. Довели, правда, аккуратно — по почкам не били. Последнее, что я от рыжего слышал, он мне уже в спину орал…кх-кх, — здесь Бойко снова наполнил стакан и сделал пару глотков, успокаивая осипшие связки.
— Да? А чего он орал, Чумайс твой? — поинтересовался конструктор.
— Да никакой он не мой. А чего орал? Орал он мне, чтобы теперь я приходил к нему только когда условия все выполню. Ну и если, мол, доживу конечно. Вот такие дела.
Василий Иванович допил минералку, поставил стакан на стол и вынул из кармана еще один скомканный лист бумаги.
— Вот на этой бумажке все условия и расписаны, — произнёс бригадир, протягивая мятый листок Кацнельсону. — Полюбуйтесь, если хотите.
Борис Маркович разгладил руками копию ценного документа и углубился в чтение. Закончив читать, он ненадолго задумался, потом хмыкнул и постучал карандашом по столешнице.
— Хитер, Чумайс, хите-е-ер, — протянул конструктор с усмешкой. — Да только, вот что я тебе скажу, Василий Иванович. Дурак он, твой Чумайс.
— Как это? — опешил Бойко.
— А вот так. Видишь, чего он придумал? Союз распался — долг он признал. Но есть три дополнительных условия — реально он должен платить только после их выполнения. Смешно даже. Три условия, как в сказке дурацкой… У-у меня всего лишь три-и желанья, — фальшиво пропел Кацнельсон и насмешливо посмотрел на чешущего в затылке бригадира. — Вот, гляди. Условие первое. Президентом Соединенных Штатов станет негр. А кто, Вася, у нас в Штатах сейчас президент? Правильно. Негр. А негр — он и… э-э… в Америке негр, как его ни называй. Так что ставим плюсик возле единички.
— Хм, а ведь и верно, — согласился Бойко. — Негр, блин. Но это первое условие, а дальше там…
— А дальше, — перебил его Борис Маркович, — еще интереснее. Условие второе. Ха-ха. Китайские космонавты высаживаются на Луну… Да, пока не высадились, это факт. Но вот как ты думаешь, дорогой друг Василий, в обозримом будущем такое возможно?
— Еще как возможно. Эти точно смогут, — веско подтвердил Василий Иванович.
— Во-от. А я что говорю. Ставим полплюсика возле двоечки. А теперь, выходит, самое главное, третье условие. Не страшно, Вася?
— Нет, не страшно. Я уже и сам, кажется, понял.
— Ну а раз понял, значит, сам и расскажи мне, чего понял, — Кацнельсон сложил на груди руки и подбодрил бригадира легким кивком.
— Третье условие, — прочел Бойко последнюю строчку в документе. — Советский Союз будет восстановлен и его граждане снова начнут строить светлое будущее… М-да, а ведь точно, Борис Маркович, в нашей жизни и вправду нет ничего невозможного.
— Молодец, Василий Иванович. Бинго, как говорят наши заклятые друзья и партнеры. Действительно, нет ничего невозможного. И надо-то всего ничего. Захотеть только, ну и поработать чуток, конечно. Вот только для тебя лично, Вась, я перспектив особых не вижу. Ну сам посуди, светлое будущее, а у тебя в карманах золота на несколько миллиардов. Неудобно ведь будет перед товарищами, стыдно.
— Да, уели вы меня, Борис Маркович. Но, знаете, самому мне эти деньги будут и впрямь ни к чему, а вот стране нашей лишняя пара тонн золотишка не повредит. Для светлого-то будущего. А? Борис Маркович?
После этих слов Кацнельсон отчего-то смутился, пару раз тронул себя за ухо, а потом сунул руку в карман и с видимым сожалением вытащил упакованный в пластиковую капсулу раритет. Тяжело вздохнув, Борис Маркович последний раз посмотрел на монету и катнул ее по столу к бригадиру.
— Пробник Александра Первого, с длинной шеей. Восемьсот первый год, — с деланным равнодушием произнес Кацнельсон. — Ты знаешь, Иваныч, не хочу я, чтобы меня хапугой считали… И чтобы перед отцом покойным не было стыдно … На аукционе эта монетка может до полумиллиона дойти.
— До скольки?! — изумился Бойко.