Зверь этот держится у северо-западной оконечности острова, и увидеть его можно только при северо-западном ветре — норд-весте.
Я дожидался норд-веста, сел с алеутами в шлюпку и поехал вдоль берега.
Берега Медного — в недоступных, грозных скалах. Из глубоких падей между горами вечно дуют сильнейшие ветры. Его мысы опоясаны далеко уходящими в море рифами, и на них, ни на минуту не смолкая, ревут гривастые буруны.
На протяжении многих километров берег непроходим: каменные кручи обрываются прямо в море. Алеуты, как кошки, карабкаются по ним, но непривычный человек пусть лучше и не пробует: сейчас же закружится голова — и гибель.
Мы долго в шлюпке подымались на север от селения Преображенского вдоль восточного берега острова. Я не мог оторвать глаз от причудливых очертаний изгрызенных водой скал. Алеуты рассказывали, что к югу от селения берег ещё интересней.
Там вечно падающая высокая скала — Тизиков камень. Буруны выбили в нём большое углубление, и когда проезжаешь там в шлюпке, кажется: вот-вот на тебя рухнет громадный камень.
Там в скалах большая Говорушечья пещера. В ней человека оглушает хор тысячи крикливых чаек-говорушек. А рядом в скале щель — Говорящая пещера. Нахлынет волна, сожмёт в пещере воздух, отхлынет, и из щели с выстрелом вырывается воздух. В шторм не подходи близко — беспрерывно грохочет гром.
У северо-западной оконечности острова шлюпка причалила к берегу. Я прошёл вперёд, взобрался на скалу и в подзорную трубу стал внимательно осматривать море.
Остров кончается высоким разорванным мысом — тремя громадными острыми камнями. Поблизости от камня в волнах я заметил первого зверя.
Из воды высунулась толстомордая голова, похожая на тюленя, поглядела во все стороны, понюхала воздух.
Ветер дул с моря на берег, и зверь не мог меня зачуять. Показалась длинная гибкая спина. Зверь высунулся из воды по пояс. Стоял по-человечьи на задних лапах. Ростом он был с большого тюленя, но вытянутым телом напоминал резиновую кишку.
В коротеньких передних лапах он держал детёныша, бережно прижимая его к груди. Мать с ребёнком. Поплавала взад и вперёд, положила ребёнка на волну, как на постель, и скрылась. Лежит маленький на воде, трепыхается, барахтается. Верно, боится, не умеет ещё плавать.
Гоп! — мать вынырнула рядом и легла на спину. Малыш сейчас же поймал её за шею и уселся у неё на животе. Покачивается на волнах, как в лодке.
Мать лежит на спине. В лапах у неё охапка каких-то шариков, вроде серых яблок. Чуть разглядел в трубу — репка — ежи морские. Мать выбрала одну, попробовала на зуб — и швырк в воду. Видно, плох, не понравился: без икры. Попробовала вторую репку — и её туда же.
Третья хорошая оказалась, икряная. Мать раскусила и дала детёнышу. Тот взял лапками, как обезьяна, сунул в рот и быстро-быстро с ней расправился. А мать уж новую ему даёт.
Когда все репки вышли и малыш наелся, мать принялась играть с ним.
Гоп! — как руками подкинула его передними лапами. Малыш перевернулся в воздухе и упал к ней на грудь.
Гоп! — подбросила опять. Так и кажется, заливаются оба смехом, шалят, как люди.
Подальше ещё такой же зверь вынырнул, дальше ещё и ещё.
Мне повезло. Мало кто из учёных своими глазами видел живой редкостную морскую выдру — камчатского бобра. Я видел их полсотни сразу и долго любовался их играми с детёнышами.
Недаром алеуты считают морского бобра человеком. Очень уж, говорят, детей своих любит. Плачет тоже слезами. С палкой к нему не подходи: лапами ухватится за неё и не даст ударить…
С 1925 года на морских бобров объявлен запуск — полный запрет охоты. До 1935 года они будут жить под охраной закона, и никто не смеет их тревожить.