Свердловск не задерживал ни на минуту.
— Поезжайте. Смотрите. Расскажите всем, что увидите. Обо всех недостатках нам сообщите.
К концу служебного дня мы кончили все наши дела и вернулись домой.
Василий Николаевич был уже и занёс бумажки.
Теперь задерживал только Ленинград: перевода ещё не было.
Валентин ругался.
Вечером бродил по городу.
Необычайно быстро для гуляющей публики движутся по тротуарам густые толпы рабочих, работниц, служащих, шумной смехотливой молодежи. Трещат клубы, кино, театр, сады. Горят высокие электрические фонари. Голосом простуженного бронтозавра ревёт радио.
Столица. Столица громадной, богатой, живой страны.
Чёткими силуэтами, математически точные, неизбежные стоят дома. Между ними белые стволы берёз кажутся привидениями из детской сказки, кажутся выбеленными извёсткой. Вдали над прудом — реки в городе нет — на холмах тёмный зубчатый лес. Я видел, как медленно поднялась из него наивная вятская луна. Она казалась ненужным забытым привеском.
Если случится: однажды вечером луна не решится вылезти на небо, — свердловчане не вспомнят о ней.
Ночью в комнате было открыто окно. Сон прерывали настойчивые гудки.
На железной дороге, на заводах работа не стоит никогда.
Второй день сидим в Свердловске.
Если до вечера деньги из Ленинграда не придут, на пароход из Тюмени мы опоздали.
С утра отправили в издательство телеграмму, чтобы выслали телеграммой-молнией.
Не могу понять, чего не хватает на свердловских улицах? А чего-то очень привычного для глаз…
Вчера деньги так и не пришли. Валентин грозится взорвать Ленинград.
Сегодня раздобыл где-то половик и шьёт себе из него штаны. Для тайги, говорит, лучше нет.
Следующий пароход из Тюмени — только через четыре — пять дней.
Четвёртый день в Свердловске. Послали яростную телеграмму в Ленинград.
Вечером Валентин примерял новые штаны. Они серо-чёрно-красного цвета и с бахромой. Каждая штанина — что чурбан. Валентин похож в них на помесь пугала с ковбоем.