Как во времена ископаемых.
Первый раз в жизни очутился я в таком месте, где нет ни воробья ни галки. О кукушке здесь и слыхом не слыхивали.
«Одна ласточка не делает весны», — говорит старинная поговорка.
Тут ласточек совсем нет. Нет даже грача. Того самого грача, что у нас в Ленинграде прилетает первый и делает весну. Тут первая из перелётных прилетает ворона, обыкновенная серая ворона.
Зимой самоеды живут на месте. Зима — тяжёлое время. Им только бы дотянуть до весны.
И вот прилетает ворона. Этот день — большой день, единственный в году праздник.
Уóрнга-яле, ворона-яле — вороний день.
День самоедского Нового года.
С этого дня самоеды начинают кочёвку, чум за чумом уходит на север.
Следующий Новый год — Покрóуя-яле — 14 октября. С этого дня последние чумы снимаются с севера Ямала и уходят к югу на зимовку.
— А что у вас тут петухи не поют? — спросил я хозяйку за утренним чаем.
— А нет их. Пытали курочек держать, да всех собаки порвали.
— И голубей нет?
— Летось прилетели, жили, да зимой всех холодом побило.
— А где у вас тут поблизости птицы побольше, мелкой и всякой?
Хозяйка кинула рукой вдоль берега.
— Тропочкой, всё тропкой подле гору пойдёте, пока не ляжет вам поперёк Хэнская речка. Как будет вам Хэнская речка, тут сор большой начнётся. На том сору всегда утка, а в гору пойдёте — по левую руку всё гора будет, — там озёра и на озёрах разная птица.
Разная птица началась куда раньше Хэнской речки — сразу за чумами. В кустах то и дело перепархивали, мелькали красными головками чечётки, потрескивали дрозды. На открытых дюнах перебегал рюм — рогатый полярный жаворонок. Сиде-нице — «дважды кладущий яйца» — называют его самоеды; в короткое полярное лето эта расторопная птичка два раза успевает вывести птенцов. И по всему берегу провожала нас сáдобе-пыесаркаптáм — «чёрту нос затыкающая» — белая трясогузка, а впереди бежал и кланялся, кланялся хóэд-сармик — «святой зверь» — зуёк. Зверь ли, птица ли — у самоедов всё одно слово — сармик. Просто сармик значит зверь. Просто зверем, как и у нас во многих местах в народе, у них зовётся волк.
Чуть заметная в песке тропка отошла от воды, зарылась в кустарник, и тут вдруг у самых наших ног — ко-ко-ко! ко-ко-ко! — и как ветром взметнуло бумажки — взлетели крупные белые птицы.
С детства привычным движением, движением бессознательным и более быстрым, чем мысль, я сорвал с плеча ружьё и раз за разом выстрелил в улетающую стаю.
— Оглаушил, чёрт, на оба уха! — выругался Валентин. — Стебает, сам не знает куда…
Но такая быстрая стрельба, без прицела, как камнем швыряешь, редко бывает неудачной у привычного к дробовику человека. За кустами мы нашли одну убитую птицу, немножко подальше — другую.