Я остановился: если это птица, она сейчас вырвется из травы. Ничего не вырвалось. Я сделал ещё шаг — опять ничего.
Тут я заметил лёгкую бороздку волны по ту сторону островка: что-то плыло там за травой.
Я приложился — и в это самое мгновение из-за травы выплыл тёмный пароходик, побежали за ним лодочки, лодочки, лодочки.
Я поскорей опустил ружьё: ведь это был «железный глаз» — éзе-сéу, это была утка, крупный нырок — морская чернеть — со своими утятами.
Теперь, когда трава не скрывала их больше от меня, они помчались по воде со всей быстротой, на какую были способны. Мать держала голову прямо — труба у пароходика. Птенцы — ещё не оперённые, в пуху — вытянули шеи вперёд и как вёслами гребли коротенькими культяпочками-крыльями, удирали изо всех своих маленьких сил. Невозможно было стрелять в них.
Я подивился, как поздно тут выводятся утки: ведь было уже пятнадцатое августа.
Краем сора я поспешил к берегу Оби. Там уже сошлись мои товарищи. Они стояли по колена в воде и дышали, как загнанные лошади. Я присоединился к ним.
На Оби был ветерок. Он сдувал комаров.
Тут можно было отдохнуть.
Валентин потрясал в воздухе целой вязанкой турухтанов.
Мы закурили.
— Глядите, — сказал ловец и показал рукой туда, где за островком плясали мелкие волны. — Там салма, мель. Мы зовём эту салму Песок-Страданье. Там рыбу тянем — сотни пудов. Зато и мучимся, пострели тя в самую душу! Руки заняты, дыхнуть некогда, а гнуса, комарья этого, мошки — живьём грызут. Чистая смерть. Утро поработал — два дня потом больной лежишь.
Я посмотрел на свои вздувшиеся от укусов руки и подумал, что название салме дано самое подходящее.
Не лёгкий труд рыбарей на Оби.
Когда начало смеркаться, мы опять разбрелись по острову.
Теперь кулики куда-то исчезли, попрятались, стало очень тихо, только звенел, пел, жужжал воздух от комариных полчищ.
Начали появляться утки. Стремительными тенями, странно беззвучно они проносились в сумерках и с шумом валились в траву.
Подойдёшь — всплеск, и вырвалась с кряканьем где-нибудь сбоку, даже сзади, — где меньше всего ожидал. На ночь на жировку сюда прилетали только настоящие утки, не нырки, — только шилохвосты да чирки. Больше тут на Ямале и нет никаких пород настоящих уток. Даже кряковая утка сюда не доходит.
Охота была удачна: все вернулись к лодке с утками-острохвостами.
Валентин свалил одну с большой высоты, прямо с неба, уверял он. Первая его утка.
В темноте, вконец измученные, вернулись в штаб.
— Батеньки, да на вас лица нет! — закричали ловцы, когда мы приблизились к стоявшей на столе большой керосиновой лампе.