Сам Борис Степанович мог рассказать и показать на деле своему маленькому читателю, как сделать звонок, шалаш, лук, как одеть куклу, как сделать модель маленького кино и большого парусного судна, парохода, буера, планера, аэроплана, как скорей и лучше научиться владеть топором, научиться плавать, стрелять, как смастерить змей и ещё тысячу других интересных вещей. И если б захотел похвастать, мог бы рассказать про самого себя, как он пулькой из винтовочки сбивал на лету перепелов; как вытаскивал из рек и морей утопающих; как в метель находил дорогу и спасал жизнь замерзающим путникам; как выбирался из-под опрокинувшейся и прикрывшей его собой лодки; как воспитывал волка; как под носом у царской полиции прятал у себя революционеров; как в шторм водил утлое судёнышко за границу и привозил оттуда литературу и оружие для революции — и ещё тысячу интересных вещей.
Борис Степанович был старшим братом славных героев своих рассказов.
Можно с полной уверенностью сказать, что он, попав на необитаемый остров, устроился бы там не хуже любимого героя детей (да и не только детей!) самого Робинзона Крузо. Да есть и прямое доказательство этому в его биографии: во время белого террора в Одессе Борис Степанович скрывался в землянке на пустынном берегу Чёрного моря.
Он жил отшельником, добывал себе пищу рыбной ловлей, охотой и другими робинзоновскими способами. А кругом царил голод, такой голод, что смерть тысячами косила людей, не умевших прокормить себя средствами первобытными.
Любя вещи, умея обращаться с каждой из них так, что они давали всю ту пользу, какую только могли давать людям, он, однако, никогда не окружал себя лишними вещами, всё раздаривал и умер, оставив после себя две скрипки да несколько книжек.
— Моральный комфорт мне дороже, — любил говаривать Борис Степанович.
В первые годы после нэпа, когда вся страна изо всех сил строила новую жизнь, он часто задавал знакомым вопрос:
— Если б вам сейчас дали миллион золотом с обязательством быстро истратить его по своему желанию, что бы вы сделали с ним?
И все, не задумываясь, отвечали:
— Прежде всего я бы накупил (или накупила) себе массу всяких вкусных вещей, потом хорошо оделся бы, потом снял бы себе отдельную квартиру с ванной и… — дальше шло перечисление всевозможных жизненных удобств.
Борис Степанович улыбался и говорил только:
— Но ведь для этого куда как много миллиона, а по условию надо его истратить весь.
И знакомые не знали, куда деть такую уйму денег.
Когда же его самого спросили, как бы он разрешил эту трудную задачу мотовства, он ответил:
— Я покупал бы не вещи, а события.
И, остановившись перед стенной картой родины, сказал, указывая на Новую Землю:
— Надо бы к чёртовой матери срыть эту перегородку. Ведь в неё упирается Гольфстрим. И весь его огромный запас тепла и жизни уходит без всякой пользы для нас в пустыню вокруг Северного полюса. А срыть Новую Землю — Гольфстрим пойдёт вдоль берегов всей Азии, отеплит, изменит климат, растительность громадных пространств, откроет непочатый край для жизни.
И миллион вдруг стал крошечным.
Штурман дальнего плавания, объехавший половину земного шара, изобретатель, инженер-кораблестроитель, химик, математик, замечательный пловец и стрелок из винтовки, настоящий «мастер на все руки» и к тому же человек, одарённый изумительным даром рассказчика, — что же удивительного, что такой человек в конце концов берётся за перо, а взявшись, сразу создаёт первоклассные образцы художественной литературы?
Для этого нужно ещё одно «небольшое» условие: то, что принято называть большим литературным талантом.
Стоит лишь познакомиться с двумя-тремя письмами Житкова-студента, чтобы убедиться, что такой талант таился в нём с юных лет. Но целомудренная душа всегда стыдится обнажить себя перед людьми. Первые шаги в искусстве — в том большом искусстве, порукой правдивости которого всегда искренность художника, — первые шаги труда. И человеку на пятом десятке лет ещё трудней вообразить себя писателем, чем юнцу. Однако изобретательность Бориса Степановича помогает преодолеть ему и эту последнюю трудность: он пишет свой первый рассказ по-французски («И будто это француз какой-то пишет, а не я»), а потом сам «переводит» свой рассказ на родной язык.
И скоро обнаруживается: искусство устного рассказа уже доведено Борисом Степановичем до той высокой степени мастерства, когда можно просто заносить на бумагу этот устный рассказ — и получается прекрасное литературное произведение.