Отец мой тоже работал там: он был орнитолог — учёный, специалист по птицам. Отец и был моим первым и главным лесным учителем.
Дома у нас жило много всякого зверья. Певчие птицы жили в такой большой клетке, что в ней мог стоять взрослый, не сгибаясь. Был у нас в квартире акварий с рыбами и террарий с черепахами, ящерицами, змеями.
Летом мы жили в деревне. Ловили птиц и брали на выкорм птенцов.
Перебывали у нас зайчата, ежи, белки, косули. Держали даже лосёнка — и он стал таким ручным и послушным, что ходил со мной по лесу, как собака.
Отец рано начал брать меня с собой в лес. Он каждую травку, каждую птицу и зверюшку называл мне по имени, отчеству и фамилии. Учил меня узнавать птиц по виду, по голосу, по полёту, разыскивать самые скрытые гнёзда. Учил по тысяче примет находить тайно от человека живущих зверей. И — самое главное — с детства приучил все свои наблюдения записывать. Так приучил, что это вошло у меня в привычку на всю жизнь.
Один год подружился я в деревне с пастушком — хроменьким веснушчатым пареньком лет четырнадцати. Звали его Андрюшкой. Он пас коров у одной небогатой помещицы в красивом и диком лесу. Он был не из этой местности и на следующий год ушёл куда-то на заработки.
Одно только лето провёл я с ним. Мы построили себе шалаш на пригорке. В дуплах толстых пней, прикрывая мхом, хранили наши вещи: топор, чайник, сковородку.
Сирота-пастушок особенной какой-то — тихой и восторженной любовью любил зверей и птиц. И животные, казалось, понимали его, доверчиво к нему приближались.
Бывало, заиграет Андрюшка на дудочке — а играл он мастерски, только всегда печальные были у него песни — и к нему слетают птицы, совсем без страха скачут в двух шагах, весело поглядывают на нас одним глазом. А раз случилось — пришел дикий козёл с козлухой, стали в кустах и тоже слушают.
Косуль этих мы стали приваживать солью: густой раствор поваренной соли наливали в ямку. До соли все копытные очень охочи, и нам много возни было с коровами: то и дело гоняй их от солонца. Косули повадились ходить на солонец каждый день, и если в ямке недоставало соли, козёл гневно бил точёным копытцем о землю, сердито фыркал и кашлял. Косули совсем нас не боялись.
Гость пострашней повадился ходить к нам на солонец: громадный лось-одинец из казённого леса. (Одинцами называются старые лоси — быки, угрюмые животные, живущие отдельно от стада.) Он держал себя с нами строго, не позволял близко к нему подходить. Его жизнь, насколько пришлось узнать её, я описал в повести «Одинец».
Богатый помещик — герцог — владел в тех местах громадным, так называемым «казённым», лесом. Он снимал охоту на крестьянских землях и у мелких помещиков и всюду ставил своих сторожей и объездчиков, чтобы ловили браконьеров. Ходили слухи, что егеря привязывают для него дичь к деревьям. На облаву он приезжал в коляске с дамами, лакеями и выпивкой. Стрелкам подавались стулья, позади становился лакей и сразу после выстрела подавал стрелку другое, заряжённое ружье. Нагоняли дичь и зверя на стрелков согнанные с ближних деревень крестьяне под командой егерей. Но если кто из крестьян, хоть с голоду, убивал зверя или птицу в герцогских угодьях, его ловили, отбирали ружьё, сажали в тюрьму.
Я никогда не видал герцога, но всей душой его ненавидел. И рад был ему насолить хоть тем, что убивал его дичь.
Я был на год моложе Андрюшки, но у меня уже была тогда собственная двустволка: я охотиться начал очень рано.
Привычка заносить в тетрадь свои наблюдения распространилась и на охоту. К двадцати семи годам у меня накопились целые тома записок. Они лежали мёртвым грузом у меня на душе. В них — как в Зоологическом музее — было собрание множества неживых животных в сухой записи фактов, лес был нем, звери застыли в неподвижности, птицы не летали и не пели. Тогда опять, как в детстве, мучительно захотелось найти слово, которое бы расколдовало их, волшебным образом заставило ожить.
Таким словом могло быть только художественное слово. И вот я пишу рассказы, повести, сказки — про зверей и птиц, про охоту, про лес, мою радость!
В конце 1924 года был организован сектор детской литературы Ленинградского отделения ГИЗа. В числе первых авторов в редакцию сектора явился один известный поэт с тетрадью стихов для детей.
Поэта направили к редактору — пожилому человеку небольшого роста, с резкими чертами лица, похожему на француза. Поэт знал всех ленинградских редакторов, но этого видел впервые.
Редактор прочёл стихи и сказал просто:
— Не годятся.
Поэта передёрнуло.
— Кто вы такой, чтобы мне… — начал он.