Два же начальника начали светскую «беседу за жизнь».
А чё ещё делать пока приедут…?
«Смежники» о своем приближении оповестили пятнами фар в начале улицы. В отличие от милиционеров, петлять по проулкам им не было нужды.
И началось: кто старший, почему вызываете нас, где убитые и иное всяко разное. В сторону Генриха «старший» махнул пару раз рукой, и бросили пренебрежительный взгляд господ…, тьфу ты, товарищ майор МГБ. Он ему чем-то напоминал одного немца — «языка», захваченного под Сумами.
С важностью большого начальника эмгэбешник подошел к листовке, колупнул край, и тут произошла метаморфоза. «Весь такой из себя» исчез и появился «наскипидаренный».
От команды, скорее похожей на рев носорога, трое у машины бегом примчались получать «ЦУ».
Один из них, длинный лейтенант, тут же укатил в автомобиле. Полноватый старшина с подхалимским лицом взялся «увеличивать радиус оцепления». Старлей открыл планшетку и, морщась от неверного света луны, начал что-то писать или чертить, обходя перекресток по кругу.
Майор изображал маятник: метров пятнадцать туда, столько же обратно, периодически зыркая в сторону Генриха.
«Стэка. Стэка и черных кожанных перчаток не хватает. Ну, вылитый немец». Патриотические мысли, и так-то не очень частые гости в темноволосой голове, загуляли совсем, зато ирония и ерничество были на привычном месте.
Широко и звучно, до неприличия зевнув, старшина плюхнулся на ближайшую скамеечку у ворот и ощутив себя зрителем, хоть и скучного, но «кина» принялся получать бесплатное удовольствие.
«Халявное» удовольствие обломалось удивительно быстро. Трое, из взвода прибывших через короткое время на грузовике бойцов МГБ, подскочили к «зрителю». Отоварив по почкам, поставили к забору, заломили руки и тщательно обыскали.
Теперь «удовольствие от кина» получал майор, стоявший в паре шагов заложив руки за спину и расставив ноги в начищенных «хромачах». Взгляд выражал удовлетворение и ехидство.
«Вот ссс-уу-ка. Как больно-то! Этот гад, что мысли читает что-то ли? Не-е, так дело не пойдет».
— Товарищ майор! Товарищ майор! — говорить приходилось почти в землю.
«Смежники» держали крепко и в неудобной позе.
— Чистосердечное признание зачтется на трибунале. — Ехидничал майор.
— Два слова, но наедине.
— Можешь и так говорить. С этими ребятами тайнами делились столько раз, что одной больше, одной меньше…
— Ну как хотите. «Енисей 7040».
— Что? — Эмгэбэшник совсем неаристократично смачно сплюнул и добавил некрасивое матерное слово.
— Отпускайте. Этот свой. Ну, москвичи-козлы. Удружили.
Растирая конечности Шац, пытался сообразить «куда Рабинович вступил» на сей раз.