Присмотрелся – хозяин сидит, видно, что делом каким-то занят, не шелохнется. Разобрало Данилу любопытство, что за дело такое у хозяина. Пошел к избе, кличет Ивана.
«Брат Ваня, или спишь?»
«Не сплю, Данилушко, на крылечке сижу, в звездах Картины наблюдаю».
«Сходи со мной, брат, разъясни явление природы».
Приходят к полянке, смотрят из-за кусточков.
«Никакого, Данилушко, в этом секрета нет. Хозяин шотландию слушает».
«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Шотландию?»
«А то как же. У людей вишь сколько аппарату выстроено – телевизор, да грамофонт, и автомобиль всякая в доме стоит. А хозяин – что же, лыком шит? Ему станет интересно – что где, он по лесу пустится, все свои нервы, как корешки, выпустит, ходит-ходит, глядь – вот она, шотландия, происходит, он сядет и слушает всякое»
«А что же он, брат Иван, слышит?»
«А это, Данилушко, шотландия сама поворачивается, и каким боком повернется, то ему и слышно. А что слышно, то не в нашем разумении, потому что мы люди, а он хозяин».
Данило после этого как заболел. Ходит сам не свой, глаза туманные, шепчет про себя. Встанет посреди полянки, пальцы растопырит и стоит, качается. Ходил, ходил признается:
«Не перемочь мне себя, брат Ваня. Как ты тогда про шотландию рассказывал, так у меня внутри как захолонуло что-то. Хожу на полянку, стою пень пнем – не слышно шотландии, хоть кол на голове теши».
Развел Иван руками – а сам смеется:
«Никогда, Данилушко, такого не слыхивал, чтобы людям шотландия показывалась. А с другой стороны – нету такого закона, чтобы того не было. Только ты, видать, не дослушал меня в тот раз. Хозяин – он же ходит каждый раз, ловит чувствами тайный знак лесной – тут, дескать… А ты – ты на полянке выстроишься, руки в стороны и бормочешь – приходи ко мне, шотландия, вот он я. А она бы и рада, но не может прийти, куда мы с тобой пожелаем, а то бы называлась не шотландия, а радио, и в уши бы всем жужжала со стенки. А ведь она – из всеобщего равновесия проистекает: где былиночка с веточкой сложатся, ветерок между них дует, да солнышко с луной лучиком припечатают – там и шотландия выходит, садись себе, слушай…»
Задумался Данило пуще прежнего, но с лица более не спадает, ходит – обнадежился. И ходил он так незнамо сколько, а только раз приходит днем – Иван как раз тогда грядку вскапывал – и говорит, спокойный такой:
«Знаешь, Ваня, а ведь ты всю правду тогда мне подсказал. Не приходит шотландия, когда хочешь, а приходит, когда внутри замолчишь и чаять не чаешь».
А Иван уж про это и думать забыл.
«Как, Данилушко, неужто шотландию услышал?»
«И услышал, брат Ваня, и увидел, и знаю теперь, как она по лесу ходит, слово носит, подставляй уши да глаза, кто про себя думать забыл».
С той поры еще складнее пошло. Встретит Данило шотландию, придет умудренный. Часть Ивану расскажет – что в слова помещается, часть на деревья проглядит, часть на строительство Машины Дарья употребит. А Иван радуется – еще один кончик с кончиком сошелся, еще одна ниточка завязалась, потому как нет такого закона, чтобы в природе чего-либо не было.
«Одного я, брат Ваня, в толк взять не могу. Вон турист давешний – в глухомотине, говорит, живете. А я с мешочком из дома выйду, устать не успею – глядь, у кума Родиона окажусь, а то к дороге какой выйду или деревня передо мной станет. Полдня похожу, только подумаю – как там Ваня, – а под ноги уж тропочка ложится. Не успеет мешок спину нагнуть, а уж и дым, из трубы виден. Разве ж это глухомотина»?
«А ты бы, Данилушко, у него спросил. Ведь он-то сюда – то ли день шел, то ли год – сам не вспомнит, семь потов сошло, полные карманы сучков. Назад воротится, скажет на работе своей – не было такого, примерещилась мне изба в лесу. И сам себя убедит.
А все потому, что не глазами смотрит, а иллюстрацию внутри себя наблюдает.