Но и без спичек, и без отечественных презервативов, и без ворованных дрожжей можно было бы жить на Достоевского месяца два — три, получалось.
Если б не долг. Я второй месяц нигде не работал. А жил я у парка Победы в сталинском доме с высокими потолками. Один — не один.
С некоторых пор я полюбил не торопиться домой, если это можно называть домом.
В тот вечер вот что случилось.
Около девяти приходит ко мне с куриным паштетом институтский приятель Валера, и не один. «Познакомься, Надей зовут». Ну, Надя и Надя.
Хлеб я купил, и мы выпили за Надежду. И за наше общее, что ли, здоровье. И потом, не чокаясь, ни за что — по простоте отношений.
Поначалу пить не очень хотелось. Однако «Стрелецкая» славно пошла.
За стеной загудело. Это включился пылесос не без помощи моей полубывшей жены. Он всегда включается, когда ко мне приходят гости. Жена полюбила чистить ковер. Ненавижу с детства этот ковер, эту мещанскую роскошь.
«Удивительный человек, — сказал Валера, показывая на меня, — он женился на аферистке. Она с ним фактически развелась, живет с хахалем в его же квартире, оттяпали комнату, и теперь они, представляешь, вы — тра — вли — вают, вы — трав — ляют его отсюда, гонят на улицу! Олег, помяни мое слово, ты здесь жить не будешь!»
«Преувеличиваешь, — сказал я, — сильно преувеличиваешь».
Я не против истины, но Валера действительно преувеличивал. Хотя в его словах доля правды была. Не хочу развивать коммунальную тему, она мне противна. Если послушать Валеру, я какой-то болван, недотепа. Все гораздо сложнее.
«Слушай, а ты знаешь, на что мы это… пьем сегодня? — вдруг встрепенулся Валера. — Олежка Достоевского продал!»
«Бюст?» — спросила Надежда. «Сочинений, — сказал я, — собрание. Полное!» «Бюст, наверное, дорого стоит», — о каком-то все грезила бюсте.
«Живет на Сенной, — Валера мне объяснил, — у тетки живет. А ты был на Сенной? Барахолка… Три тыщи народу…» — «Если есть что продать, я продам, — сказала Надя, обнимая Валеру. — Хоть бюст, хоть что».
«Книга не водка, — я тоже сказал, — она должна быть дорогой».
Чужая мысль, не моя. (И небесспорная.) От того, что я вспомнил ее, чужую, меня замутило. С некоторых пор организм не переносит цитаций. Я встал и пошел на кухню. Шатало.
Я хотел попить холодной воды, но из крана почему-то текла только горячая, видно, кран у нас работал неверно. Горячую я пить не желал.
Элька вылезла из — под стола и зарычала. «Поди прочь, животное!» — сказал я собаке.
«Не называй Эльвиру животным!» — Это вышла моя жена, вернее, уже не жена из своей… моей, вернее… в общем, из другой комнаты.
«Сука», — сказал я собаке назло жене. «Алкоголик! — закричала Аглая. (Па — па — па — бам!.. К вопросу о музыке…) — Ты нарочно дразнишь ее, чтобы она тебя укусила!»
Я не был алкоголиком. Я стал выпивать лишь в последнее время. И потом не потому на меня рычала собака, что была мною дразнима, а потому, что… не знаю сам почему… потому что, знаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда некуда больше пойти?.. «Пошла отсюда, пошла отсюда, — повторял я собаке, — скотина плешивая!..»
«Артем! Он хочет, чтобы его укусила Эльвира!»